Пу И - Последний император
"Его величеству императору великой Цинской династии.
Президент Китайской республики имеет честь сообщить Его Величеству, что в соответствии с высочайшим указом вдовствующей императрицы великой Цинской династии Лун Юй от 25-го дня двенадцатого месяца третьего года правления Сюаньтуна в стране была учреждена республика и создана конституция. Юань Шикаю было приказано сформировать временное правительство республики и объединить "пять национальностей и земли страны" в единую Китайскую республику. Я был выдвинут народом на пост временного президента Китайской республики. После двух долгих лет тяжелых испытаний ныне в стране воцарилось спокойствие, беспорядки прекращены, и 6-го дня десятого месяца второго года Китайской республики я был официально избран президентом. Государственная власть стала единой и признана всеми странами, 10-го дня десятого месяца я приступил к исполнению своих обязанностей. Все народы страны стремятся к прогрессу и мечтают о мире… Приношу благодарность вдовствующей императрице великой Цинской династии Лун Юй и великому цинскому императору за благосклонное внимание… Правительство будет руководить народом, установит порядок и станет строго соблюдать "Льготные условия", с тем чтобы укрепить республику, сплотить национальности страны и утешить душу покойной императрицы Лун Юй.
Почтительно докладываю и имею честь пожелать великого счастья!
19-го дня десятого месяца
второго года Китайской республики
Юань Шикай".
Зимой того же года происходило захоронение останков Гуансюя и Лун Юй. В Лянгэчжуане, в Зале духов, был разыгран целый спектакль, главную роль в котором исполнял Лян Динфэнь — большой любитель демонстрировать свои чувства. Тогда он еще не являлся моим наставником. Его партнером в разыгрываемом спектакле был Лао Найсюань, называвший себя одиноким чиновником. В третий год правления Сюаньтуна он занимал должность заместителя министра народного просвещения и главного инспектора учебных заведений столицы, а после Синьхайской революции обосновался в Циндао и ведал делами в Ассоциации почитания Конфуция, специально организованной немцами для укрытия людей такого типа. В роли шута в этом спектакле выступал бывший цинский военный губернатор провинции Шаньдун, член Государственного совета в правительстве Юань Шикая Сунь Баоци. Тогда он только что занял пост министра иностранных дел (отец Сунь Баоци — Сунь Ицзин — считался одним из видных сановников времен правления Тунчжи и Гуансюя). В тот день, перед церемонией захоронения, Чжао Бинцзюнь, пришедший с группой членов кабинета, переоделся в дворцовую траурную одежду и совершил церемонию трех коленопреклонений и девяти земных поклонов. Мой наставник Лян Динфэнь был крайне взволнован в тот день. Случайно среди членов кабинета, явившихся в обычной одежде, он заметил Сунь Баоци; Лян Динфэнь подбежал к нему и, тыча кулаком в нос, стал спрашивать:
— Ты кто такой? Ты кто по национальности?
Сунь Баоци оторопел от такого вопроса своего старого друга. Да и другие, что стояли рядом, ничего не могли понять. Пальцы Лян Динфэня дрожали, но голос становился звонче:
— Ты забыл, что ты сын Сунь Ицзина! Ты был цинским чиновником, а теперь явился сюда в такой одежде и хочешь почтить усопших императора и императрицу. Есть ли у тебя стыд? Ты — что ты за тварь?!
— Правильно сказано! Что ты за тварь? — сказал подошедший Лао Найсюань.
Тут же их окружила толпа людей. Побледневший Сунь Баоци, опустив голову, бормотал:
— Верно, правильно! Я тварь! Я тварь!
Впоследствии, рассказывая об этой сценке из жизни, наставник Лян всегда изображал ее в лицах. Эта история и последовавшая за ней "охрана могилы и сосен", можно считать, были самыми радостными днями его жизни. Он часто рассказывал мне об этом, и с каждым разом все подробней и увлекательней.
Третий год республики некоторые называли годом "реставрации" монархии. Событий, разжигавших страсти, становилось все больше и больше: Юань Шикай совершил обряд жертвоприношения Конфуцию, стал использовать феодальные чиновничьи титулы, образовал Институт цинской истории, использовал на службе прежних цинских чиновников. Особенно поразило всех назначение бывшего цинского губернатора трех северо-восточных провинций Чжао Эрсуня главой Института цинской истории. Наставник Чэнь и другие считали его ренегатом, однако сам он говорил о себе так: "Я — цинский чиновник, я составляю цинскую историю, я ем цинский рис, я работаю для Цинов". Лао Найсюань — тот самый, что в паре с Лян Динфэнем "выступал" в Лянгэчжуане, — написал в Циндао статью, в которой открыто агитировал за необходимость "возвращения правления Цинам". Помимо статьи, он написал письмо Сюй Шичану, который был старшим наставником при цинском дворе и государственным секретарем в республиканском правительстве, с просьбой поговорить об этом же с самим Юань Шикаем. Сюй Шичан показал статью Лао Найсюаня Юань Шикаю, и тот попросил передать Лао Найсюаню письмо с просьбой приехать в Пекин в качестве консультанта. Одновременно бывший преподаватель учебного заведения в Пекине Лю Тиншэнь написал статью аналогичного содержания. Сун Юйжэнь — служащий государственного аппарата — выступил с докладом, где высказался за "возвращение власти Цинам". Подобные новости моментально становились всеобщим достоянием. Говорят, что в год "реставрации" даже некий бандит, по кличке Тринадцатый Брат, из провинции Сычуань тоже надел одежду цинского двора, ездил в паланкине, покрытом зеленым сукном, и рассчитывал на свою долю после "реставрации".
Теперь в Запретном городе никто больше не заговаривал о переезде. Осторожный Ши Сюй, чтобы чувствовать себя поуверенней, как-то специально навестил Юань Шикая, своего побратима. Новости, с которыми он вернулся, еще больше всех взбудоражили, ибо Юань Шикай сказал следующее: "Братец, а ты разве еще не понял? Ведь все условия были для того, чтобы справиться с южанами. Храм предков находится в самом городе, как же может император куда-нибудь переезжать? Кроме всего, кто может жить во дворце, как не император?" Об этом много времени спустя мне рассказал один человек, служивший в Департаменте двора. В то время Ши Сюй и мой отец вообще не говорили со мной о таких делах, а в случаях необходимости все передавалось мне обычно через наставника Чэня. Он придерживался следующего взгляда: "Судя по всему, их президент вроде бы благоволит Цинам. "Льготные условия" лежат в государственном архиве и…"
Мысли наставника всегда казались недосказанными. Вспоминая об этом сейчас, я думаю, что в этом проявлялся его осторожный характер. Оптимизм, царивший в Запретном городе, в сравнении с тем, что было вне его, в самом деле отличался некоторой настороженностью. Различные действия Юань Шикая — от открытого поминания "души Лун Юй на небе" до конфиденциальных заверений в том, что "его величество" не может покинуть дворец и храм предков, — несомненно, дали немало пищи для догадок обитателям Запретного города. Однако этими заверениями все и ограничивалось. Поэтому в Запретном городе не было серьезных оснований бурно выражать восторг. Изменение политического климата в Пекине к концу года — года "реставрации" — показало, что подобная "осторожность" была не напрасной.
