Фредерик Стендаль - Жизнь Микеланджело
Их изображали тогда не как уникальных, но как примеры обычного образа жизни.
В этой первобытной поэзии мы видим скорее результат сильных страстей, а не их изображение; мы находим здесь скорей порождаемые ими события, а не подробности внушаемых ими страхов и восторгов.
Читая средневековые романы и хроники, мы, чувствительные люди XIX века, предполагаем, что должны были чувствовать герои, мы наделяем их столь невозможной для них и столь естественной для нас чувствительностью.
Воскрешая железных людей прошедших веков, английские поэты уклонились бы от своей цели, если бы изображали страсти в своих произведениях только через гигантские следы энергичных действий; нас интересует сама страсть.
Именно точным и пламенным изображением человеческого сердца будет отличаться XIX век от всех предшествующих[71].
Да простят мне это отступление о революции в Англии. Изобразительные искусства не имеют непрерывного развития в истории севера; лишь время от времени можно видеть его процветание в каком-либо убежище. Стало быть, надо взяться за литературу; но Франция так занята своими ультрароялистами и либералами, что ей нет никакого дела до литературы. Правда, когда лет через десять водворится мир, окажется, что мы на два или три века опередили наших остроумных и бездушных поэтов.
Жажда энергии приведет нас к шедеврам Микеланджело. Правда, он показал энергию тела, которая для нас практически всегда исключает энергию души. Но мы еще не пришли к новому идеалу красоты. Нам необходимо вытеснить жеманство; и первым шагом к этому будет попытка почувствовать, что, например, Ипполит на картине «Федра» принадлежит античному идеалу красоты, Федра – новому идеалу, а Тезей – идеалу Микеланджело.
Атлетическая сила удаляет от пламени чувства, но, поскольку у живописи нет ничего, кроме тела, чтобы изобразить душу, мы будем восхищаться Микеланджело до тех пор, пока нам не станет доступна страсть, полностью свободная от физической силы.
Долго придется нам ждать, поскольку еще один пятнадцатый век невозможен. А если бы он и повторился, то и тогда ужасные и отталкивающие образы Микеланджело остались бы непревзойденными.
Микеланджело Буонарроти. Страшный суд. Фрагмент.
Микеланджело Буонарроти. Наказание Тития. 1532 г.
Микеланджело Буонарроти. Сон человеческой жизни. Ок. 1533 г. Галерея Курто. Лондон.
Микеланджело Буонарроти. Набросок двух мужских фигур с фрески Джотто «Вознесение евангелиста Иоанна». Штудия. Ок. 1490–1492 гг.
Микеланджело Буонарроти. Авраам приносит в жертву Исаака. Ок. 1535 г.
Ж. Л. Жером. Микеланджело показывают «Бельведерский торс». 1849 г.
Микеланджело Буонарроти. Страшный суд. Фрагмент. Ватикан.
Примечания
1
…и ты, Микель – Ангел, а не смертный, резцом и кистью.
Ариосто, «Неистовый Роланд», песнь XXXIII (пер. М. Л. Гаспарова). – Прим. ред.
2
Существует следующая заметка, написанная рукой старого Буонарроти в книге Доменико Гирландайо: «1488. Ricordo questo d ` primo d’Aprile, come io Lodovico d ` Lionardo di Bonarrota acconcio Michelagnolo mio figluolo con Domenico e David di Tommaso di Currado per anni tre prossimi avvenire con questi patti e modi, che il detto Michelagnolo debba stare con i sopraddetti detto tempo a imparare a dipignere a fare detto essercizio e cio` i sopraddetti gli comanderanno, e detti Domenico e David gli debbon dare in questi tre anni fiorini ventiquattro di suggello: in primo anno fiorini sei, il secondo anno fiorini otto, il terzo fiorini dieci, in tutta la somma di lire 96». И ниже: «Hanne avuto il sopraddetto Michelagnolo questo di 16 d’Aprile fiorini dua d’oro, ebbi io Lodovico di Lionardo suo padre da lui contanti lire 12» (Вазари, X, 26).
То есть: «1488. Сего первого апреля я, Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти, удостоверяю, что отдаю своего сына Микеланджело Доменико и Давиде ди Томмазо ди Куррадо на ближайшие три года с тем условием и уговором, что означенный Микеланджело обязуется находиться все это время у вышеуказанных лиц, обучаясь рисованию и упражняясь в этом ремесле и во всем, что вышеуказанные лица ему поручат, и что Доменико и Давиде обязуются уплатить ему в течение трех лет двадцать четыре флорина: в первый год шесть флоринов, во второй год восемь флоринов, в третий – десять флоринов, всего 96 лир». «Сего 16 апреля вышеназванным Микеланджело получено два золотых флорина золотом, получено мною, Лодовико ди Леонардо, его отцом, за его счет 12 лир».
3
«Ora torniamo a Piero Torrigiani che con quell mio disegno in mano disse cosi: „Questo Buonarroti ed io andavamo a imparare da fanciulletti nella chiesa del Carmine dalla cappella di Masaccio; e poi il Buonarroti aveva per usanza di uccellare tutti quelli che disegnavano. Un giorno infra gli altri dandomi noja il ditto, mi venne assai pi stizza del solito; e stretto la mano gli detti si gran pugno nel naso ch’io mi seniti fiaccare sotto il pugno quell’osso e tenerume del naso come se fosse stato un cialdone; e cosi segnato da me ne resterà infin che vive“. Queste parole generarono in me tanto odio, perchè vedevo i fatti del divino Michelagnolo, che non tanto che a me venisse voglia di andarmene seco in Inghilterra, ma non potevo patire di vederlo» (Челлини, 1518 г., I, 31–32).
То есть: «Теперь вернемся к Пьеро Торриджани, который, держа мой рисунок, сказал: „Этот Буонарроти и я детьми работали в церкви дель Кармине, в капелле Мазаччо; и Буонарроти имел обыкновение насмехаться над всеми, кто там рисовал. Однажды, когда он мне надоедал, я разозлился больше, чем прежде; я сжал руку в кулак и ударил его по носу с такой силой, что почувствовал, как под моим кулаком кость и хрящ треснули, как сухое печенье; он останется помеченным мною до конца своих дней“. Поскольку я видел произведения божественного Микеланджело, эти слова породили во мне такую ненависть, что, несмотря на мое желание отправиться с ним в Англию, я не мог его больше видеть».
4
Изнеженность, хрупкость. – Прим. ред.
5
Леди Макбет не сказала бы ему:
I fear thy nature,
It is too full o’the milk of human kindness
To catch the nearest way.
То есть:
Боюсь я, что тебе, кто от природы
Молочной незлобивостью вспоен,
Кратчайший путь не выбрать.
6
…будем
Любить, пока любить самих нас могут!
7
<…> Нет надобности повторять, что мы говорим от лица художников и, к несчастью, вынуждены изучать произведения искусства лишь в аспекте человеческих отношений, поскольку, повторим, на картинах мы видим действия и страсти простых смертных. Кто из художников был в достаточной мере святотатцем, чтобы посметь увериться, будто он изобразил Божество? На это могли бы притязать только язычники, и эти же недостойные язычники были бы восхищены «Св. Цецилией» Рафаэля. Мало ли еретиков испытало в Музее Лувра столько же удовольствия, сколько истинно верующие! Р., Ш.
