Ольга Клюкина - Святые в истории. Жития святых в новом формате. IV–VII века
Но теперь Тотила сам придет в Монте-Кассино, чтобы Бенедикт сказал ему, сможет ли его войско взять Рим и сколько у него в запасе осталось лет жизни.
Вся Италия почитала аббата Бенедикта как чудотворца, а теперь и германцы тоже…
Бенедикт, сын Евтропия, родился в 480 году в небольшом городке Нурсия в горах Умбрии. Сейчас это живописный итальянский городок Норча неподалеку от Перуджи. За прошедшие столетия окрестные лесистые горы и ледниковые озера почти не изменились.
В конце V века Нурсию населяли в основном мелкие землевладельцы, к числу которых принадлежали родители Бенедикта и его сестры-близнеца Схоластики.
Всего за несколько лет до их рождения произошло событие, которое историки называют судьбоносным в истории Рима. В 476 году цезарь Ромул Августул, по иронии судьбы в своем имени соединивший имена легендарного основателя Рима и его главного реформатора, отказался от титула римского императора. Это произошло в Равенне, куда давно уже перебрался императорский двор, чувствуя здесь себя в большей безопасности от набегов варваров, чем в Риме.
Предводителю дунайского племени Одоакру, который заставил Ромула Августула в присутствии сената отказаться от титула императора, самому никакие римские регалии не были нужны. К тому времени Одоакр подчинил своей власти многие земли Италии и был озабочен лишь расширением своих владений. Но в западном Риме больше не было императора, власть сосредоточилась в Константинополе, и отныне будущее необъятной империи будет связано с восточной ее частью – Византией.
Историки называют эту дату – 476 год – тем рубежом, после которого формально Римской империи больше не существовало. Но сами римляне никакого исторического рубежа тогда не заметили, особенно в таких маленьких патриархальных городках, как Нурсия, где жили по старинке потомки трудолюбивых сабинян. Как обычно, они строили дома, растили детей, собирали урожаи пшеницы и винограда и о смене власти зачастую узнавали лишь тогда, когда приходило время платить налоги.
Когда Бенедикту исполнилось четырнадцать лет, родители отправили его на учебу в Рим. Эти добрые и небедные люди даже имена своим детям-близнецам дали со смыслом: мальчику – Бенедикт, что значит «благословенный», девочке – Схоластика, что значит «ученая», «школьная», хотя систематическое образование, которое обеспечивало в будущем доходную профессию, в то время принято было давать только мальчикам.
Как полагалось в добропорядочных семьях, вместе с Бенедиктом в Рим отправилась служанка Кирилла, его бывшая кормилица.
Наверное, в первые дни юноша Бенедикт не раз любовался Римом с одного из семи холмов, и это было прекрасное зрелище!
У римского историка Аммиана Марцеллина есть описание, каким впервые увидел Вечный город император Констанций. «Глядя на город, раскинувшийся между вершинами семи холмов, по их склонам и в долинах, и на его окрестности, император решил, что зрелище, которое предстало перед ним впервые, превосходит все, что раньше он видел: храмы Тарпейского Юпитера, которые, казалось, возносились так же высоко, как божественное над земным; термы, подобные целым провинциям; сложенная из табуртинского камня громада амфитеатра, вершины которого едва достигал человеческий глаз; Пантеон, также круглое здание, с его воздушным, высоким и красивым, как небесный свод, куполом… и еще другие красоты Вечного Рима…»
И хотя за полтора столетия, истекшие после этих восторгов, Рим неоднократно был покорен варварами, город по-прежнему восхищал приезжих своей величественной красотой. Ни в одном городе мира не было столько дворцов, храмов, триумфальных арок, конных статуй, купален.
По сведениям историков, в V веке в Риме насчитывалось 3785 одних только медных статуй императоров, полководцев и других известных римлян. А мраморных статуй было такое количество, что они, по замечанию одного древнего автора, составляли на улицах и площадях города как бы отдельный молчаливый народ из мрамора.
Но стоило с вершины холма спуститься вниз и погрузиться в будничную жизнь, одно потрясение быстро сменялось другим.
На улицах Рима было не протолкнуться и стоял страшный шум. Как пишут историки, римляне имели привычку говорить очень громко, махая руками и перекрикивая друг друга. Множество праздных горожан толпились на рыночных площадях, возле храмов и цирков, ожидая бесплатной раздачи хлеба, масла, сала и вина. Народ по-прежнему жаждал хлеба и зрелищ. И хотя к тому времени после многочисленных императорских указов гладиаторские бои были запрещены, но всевозможные зрелища и праздники в Риме устраивались постоянно. Это были состязания на колесницах, театрализованная охота на животных, танцы с оружием при свете факелов, выступления борцов и мимов.
Один галльский епископ в ужасе писал: «Кто в виду плена может думать о цирке? Кто, идучи на казнь, смеется? Объятые страхом рабства, мы отдаемся играм и смеемся в предсмертной тоске.
Можно подумать, что весь римский народ объелся сардонической травой: он умирает и хохочет!»
На ипподроме во время конных скачек зрители делились на партии «зеленых», «голубых», «красных» и «белых», и дело часто доходило до драк.
В Риме не происходило таких кровавых столкновениий, как в 501 году на ипподроме в Константинополе, когда во время драки «голубых» и «зеленых» погибло более трех тысяч человек (!), но страсти тоже кипели.
Римский писатель и государственный деятель VI века Кассиодор удивлялся, до какой степени римлянами овладевал, как теперь это называют, спортивный азарт. Побеждал «зеленый» – и половина народа погружалась в скорбь и бессмысленную ярость; лидировал «голубой» – тоже скорбели толпы народа.
«Ничего не выигрывая и не теряя ни в том, ни в другом случае, народ тем с большей силой наносит оскорбление противной стороне и тем глубже чувствует себя оскорбленным, волнуясь так, как бы дело шло о спасении Отечества от опасности», – писал Кассиодор.
Епископ Сальвиан из Марселя испытал в Риме нравственное потрясение по поводу других зрелищ, о чем написал в одном из своих писем: «В театрах изображаются такие позорные вещи, что стыдно даже упоминать о них, а не только рассказывать: душа помрачается похотливыми желаниями, глаз развращается зрелищем и ухо позорится произносимыми речами; нет слов для всей этой непристойности, для этих постыдных телодвижений и жестикуляции».
Можно представить, насколько чуждо все это было провинциальному юноше Бенедикту, выросшему в благочестивой христианской семье. Он предпочитал проводить время в обществе книг, тем более в книжных лавках Рима можно было найти и новинки, и самые популярные издания.
