Илья Качоровский - Профессия — летчик. Взгляд из кабины
А тем временем полет продолжался, но описывать его окончание уже нет смысла: все эмоции были раньше.
На земле, покинув кабины и отойдя в сторону, мы, каждый по-своему переживали только что благополучно завершившийся полет.
Как положено по летному этикету, я спросил у проверяющего, какие у него есть замечания по полету. Опять немного смутившись, Николай Филимонович сказал: «Знаешь, здорово! Действительно, на бомбере я такого удовольствия не получал. Что касается замечаний по самолетовождению, то их не могу дать, так как вести детальную ориентировку мне не удалось». И, сделав паузу, добавил: «Хоть я и Главный штурман». Я успокоил товарища: «Я ее тоже не вел. На такой высоте ее вести просто невозможно, да и не нужно. Маршрут нужно знать на память, так как на карту смотреть при таком полете нельзя — земли полный рот наберешь. На всякий случай я имею, правда, вот такую шпаргалку». И я показал наколенный планшет, на котором от руки была нарисована схема маршрута, а на каждом участке нанесено несколько ориентиров, которые возможно увидеть с предельно малой высоты и по которым можно судить о точности выдерживания заданной линии пути. Но и на схему можно посмотреть только перед полетом, а в воздухе — на подскоке.
Я имел все основания быть довольным собой, но, пожалуй, больше всего удовлетворило меня то, что мой товарищ, Коля Мазур, оказался на высоте: он не стал драться за честь мундира, а честно признался, что и «несерьезный» род авиации, тоже кое-что может.
Дайте «Прибой»
Сижу в томительном ожидании полета. Персонального самолета у меня нет, а тот, на котором я должен лететь — в воздухе. Время летнее, прекрасный солнечный день гонит свободных от полетов летчиков из летного домика на открытый воздух. Кто лежит на травке и дремлет, кто читает книгу, кто, распустив молнии тесного, насквозь промокшего высотного компенсирующего костюма, сушит его и разморенное тело на ласковом, еще не знойном солнце. И, как всегда на аэродроме, на скамейке у летного домика пристроились любители «коллективной игры» — так здесь называют шахматы. Совокупность каких-то объективных причин (может быть, малый промежуток времени между полетами, может быть, какие-то стороны летного темперамента) начисто отвергли тот вариант шахматной игры, который исповедует всемирная шахматная федерация. Те, что сидят за доской, в основном выполняют передаточные функции -передвигают фигуры. Решать же творческие задачи им запрещено: куда и какую фигуру двигать решают большинством голосов (в буквальном смысле слова — как на новгородском вече) стоящие за их спиной две группы болельщиков. Собственно, это уже не болельщики, а играющие коллективы. Мне эта игра как-то не по вкусу. Спать и читать тоже не хотелось, и я потихоньку пошел на стоянку, намереваясь там подождать самолет, который уже скоро должен вернуться. Поговорил с техником, спросил, когда улетел мой предшественник. Посмотрел на часы. Вижу, что пора уже ему возвращаться — он улетел без подвесных баков. Но еще через пять минут его все не было. Тут уже заволновался техник. А когда прошло еще пять минут, техника «заколотило». Стало ясно: что-то произошло и у техника, естественно, появилось беспокойство: а не допустил ли он какую-нибудь ошибку, которая послужила косвенной или прямой причиной происшествия. Не в силах больше томиться в неведении, я пошел на КП. Здесь уже было все известно: летчик после выполнения атак наземной цели на тактическом полигоне, по-видимому, из-за отказа приборов, полетел не в ту сторону и потерял ориентировку. Прежде, чем ему удалось ее восстановить, кончилось горючее, и летчик катапультировался. Случай в общем-то нелепый: тактический полигон был разбит недалеко от нашего стационарного полигона. Дорога туда и обратно знакома, кажется, каждому летчику, как родная улица. Да и вообще район полетов лежал между двух крупных, характерных и хорошо заметных с воздуха рек. Казалось бы, заблудиться в этих условиях невозможно. И, тем не менее, — факт налицо.
Начальник отдела исследований боевого применения ИБА, 1960-1965 гг.
Я вспомнил этот случай потому, что тогда удивился, что на полигоне можно заблудиться, а хочу описать эпизод, когда сам, на том же полигоне оказался в подобной ситуации. Хотя сам факт временной потери ориентировки на полигоне меня как опытного летчика не украшает, я не стесняюсь его привести, так как действия по восстановлению ориентировки были правильными. И молодые летчики, которые будут читать эти заметки (а пишу я в первую очередь для них), возьмут на вооружение мои рекомендации.
В то время, о котором идет речь, проводили мы исследование, в ходе которого нужно было выполнить атаки наземной цели с использованием так называемого «оптимального боевого разворота». Фигура эта была весьма замысловатая, поэтому, прежде чем произвести атаку со стрельбой, следовало выполнить несколько холостых заходов с целью отшлифовать технику выполнения маневра. Чтобы все было как в бою, заходы выполнялись на предельно малой высоте и большой скорости. Такие полеты требуют максимума сосредоточенности и внимания, так как до земли настолько близко, что почти непрерывно нужно визуально контролировать высоту, наземные ориентиры видны только в непосредственной близости, а на приборы можно лишь бросать косые взгляды.
Выполнил я пять или шесть холостых заходов, убедился, что маневр получается, и решил следующий заход сделать со стрельбой. Маневр для повторного захода на цель я делал стандартным разворотом, то есть после атаки цели проходил минуту по прямой, затем разворачивался вправо на 90° и сразу, изменив крен самолета с правого на левый, выполнял разворот на 270°. По завершении этого маневра самолет выходил точно на обратный курс и снова летел к цели. При этом я весь этот маневр выполнял «как в бою»: на предельно малой высоте. Заход со стрельбой отличался тем, что нужно было подготовить оружие в ходе выполнения разворота. Кабинное же оборудование самолета Су-7б, на котором я выполнял это задание, с точки зрения эргономики оставляло желать много лучшего. Нужно было выполнить пять-шесть операций, чтобы включить прицел и подготовить к стрельбе пушку, находясь при этом в развороте на высоте 50 м и скорости 1000 км/ч. Работа эта выглядела так: убедился, что самолет не снижается, бросил взгляд в кабину, нажал кнопку или перекинул тумблер, и опять на землю. В месте разворота никаких ориентиров не было — ровное поле и редкий кустарник. Поэтому выход на курс полета к цели можно было определить только по компасу. Когда я включил все, что нужно, и получил возможность посмотреть на компас, я увидел, что курсозадатчик что-то еще довольно много не дошел до индекса. Это показалось странным, но мелькавшая рядом земля требовала столько внимания, что даже думать было некогда. Бросив последний раз взгляд в кабину, убедился, что курсозадатчик подходит к индексу, вывел самолет на курс и посмотрел вперед. По аналогии с предыдущими заходами, через несколько секунд после выхода на курс к цели, впереди должен был показаться лес. Но леса не было. Это насторожило. Да и вообще ландшафт впереди был совсем не тем, который должен был быть. В первый момент я даже растерялся: как это могло случиться, что за считанные минуты самолет оказался в незнакомом и непонятном месте. Это было как наваждение. Такое, примерно, ощущение возникает, когда опытный фокусник в цирке на твоих глазах из пустого цилиндра достает живого петуха. Понять откуда он взялся — невозможно. И я не мог понять: куда делся знакомый пейзаж и откуда взялся этот незнакомый «петух». От неожиданности и непонятности произошедшего заклинило мозги, и я продолжал мчаться у самой земли на бешеной скорости «в никуда». И вот тут вдруг что-то сработало внутри, не знаю что, но это «что-то» и выручало меня, по-видимому, всегда, когда попадал в сложные ситуации, и сразу вспыхнул проблеск ясного сознания: немедленно сделать «подскок» на 1-1,5 км, уменьшить скорость и стать в вираж. А потом подумать. Что я и сделал. Но то, что я увидел, вызвало всплеск нового недоумения. Я увидел нового «петуха» в виде довольно крупного, дымящего трубами ТЭЦ города. Откуда здесь город? Но сознание уже работало, и я решил не гадать, а действовать осмысленно. Естественно, возникло подозрение, что отказали приборы, и сразу последовал вывод: нужно проверить. А как? Разворачиваю самолет так, чтобы стрелка радиокомпаса стала на нуль. Если радиокомпас исправен, значит я лечу курсом на аэродром. Смотрю на гиромагнитный компас и пытаюсь сообразить, где я должен быть, чтобы мой курс полета был таким, какой показывает компас. Хоть сознание прояснилось, но такую задачу ему решить еще не под силу: недоумение мешает. Но его (сознания) хватило, чтобы вспомнить про пеленгатор. Стоит только передать в эфир: «Дайте «Прибой» (так условно просят дать курс на аэродром) и сравнить полученный курс с тем, который показывает компас, и все станет ясно. Получить «Прибой» было секундным делом. Он точно соответствовал курсу, который показывал компас. И сразу отлегло. Приборы исправны, значит домой прилечу. И стоило этой мысли утвердиться, как первый же трезвый взгляд на землю точно определил, где я нахожусь. Полигон был справа под крылом. Сразу сообразил, какой город я видел. Все мгновенно оказалось разложенным по своим полочкам. Но нужно же завершить задание. Посмотрел на керосиномер — горючего вполне достаточно, перешел снова на канал связи полигона и услышал свой позывной и уже тревожный запрос руководителя. Тут же как можно спокойнее отвечаю. И уже радостный голос: «Куда вы пропали?» Буркнув что-то неопределенное, запросил разрешение сделать зачетный заход и тотчас получил его. «А сколько же времени все это продолжалось?» — вдруг возникла мысль. Казалось, что, по крайней мере, «маленькая вечность». Но судя по тому, что руководитель на полигоне не успел испугаться и поднять панику — минуты три-четыре. И вот тут-то я вспомнил свои мысли о невозможности заблудиться на своем полигоне, которые возникли, когда произошел эпизод, описанный вначале. «Заклинило» бы мозги подольше, так и летел бы на бешеной скорости от полигона все дальше и дальше, пока керосин не кончился. На вновь отрезвевшую голову сразу сообразил и что произошло. Пока переключал бесчисленные тумблеры, развернулся больше, чем следовало, но, бросив мимолетный взгляд на компас, принял задний конец курсозадатчика за передний и вывел самолет на курс обратный — от полигона. Оказывается, и такое может случиться и даже у опытного летчика, если чуть-чуть расслабиться и «хлопнуть» ушами.
