Анатолий Марченко - Пограничники
Фронт разваливался, и уже в августе Григорий оказался в родной деревне, благо до нее было недалеко. Тотчас после вооруженного восстания в Петрограде он съездил в столицу, где пытался устроиться куда-нибудь на работу. Но там было тревожно и голодно. Заводы не работали, питерских пролетариев посылали делать революцию на местах. Двадцатилетний крестьянский парень вскоре вернулся в деревню.
Все так же собирались парни и девки на «беседы»-посиделки то в одной, то в другой избе по очереди. Девушки пряли лен, парни сидели у стены. Иногда плясали. На престольный праздник, в Михайлов день, никто не работал. Муж приемной сестры Сергей Федотов был дорожный рабочий, а потому зажиточней других. Он одолжил Григорию пиджак и голубую рубаху. Малый в тот вечер на «беседе» был неотразим, и девушки сочли его завидным женихом хотя их родители смотрели на Григория косо. «Из батраков», — говорили они.
Немало песен было попето. Немало стаивал у калитки с девушкой. Но так и не женился Григорий, и хорошо, наверно, сделал, потому что вскоре началась для него военная страда во всесжигающем пламени гражданской войны.
31 июня 1918 года войска Антанты захватили город Онегу, а 1 августа — Архангельск. «Проводить „прежнюю“ политику неразрыва с Антантой после Онеги — смешно»[3], — писал Ленин.
Началась мобилизация в Красную Армию. Григория Степанова отправили в Петроград и зачислили в отдельный Василеостровский батальон, влившийся на Северном фронте в 1-й Рязанский полк.
Под Плесецкой англо-американский отряд полковника Гендерсона был остановлен. В тяжелых боях участвовал и взвод, которым командовал Григорий Степанов. В тридцатиградусный мороз, отражая атаки, рыли окопы. Плохо одетые, голодные, они не пропустили врага. 1 декабря прямо на позиции Степанов был принят в партию.
Степанову исполнилось ровно двадцать два года, когда он впервые увидел Ленина. Молодой помощник командира роты Новгородского полка обороны был послан на губернский съезд Советов, который избрал его делегатом VII Всероссийского съезда Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов.
В Москве к вокзалу для встречи делегатов были поданы грузовики. Держась за кабину, Степанов рассматривал засыпанные снегом улицы столицы, покрытые копотью стены домов — из каждого окна торчала жестяная труба печки-«буржуйки», при помощи которой можно было на несколько минут согреть комнату даже таким скудным топливом, как газета. Трамваи не ходили. Обовшивевшее население терзал тиф.
5 декабря 1919 года в числе 1300 делегатов съезда, одетых в основном в военные шинели, Степанов пришел в Большой театр. Когда Михаил Иванович Калинин объявил, что слово для доклада ВЦИК и Совнаркома предоставляется Ленину, он восторженно аплодировал вместе со всеми, враждебно поглядывая на царскую ложу, где сидели бундовцы и меньшевики во главе с Мартовым.
Степанов смутно помнил потом, что происходило на съезде, не умея по молодости выделить главное. Но Ленина он запомнил навсегда. Запомнил быстрые движения, картавость, доверительный тон выступлений — вождь обращался к нему, и только к нему. И удивительный оптимизм. Все верили в то, что говорил Ленин. В конец разрухи, в прекрасное будущее, когда люди перестанут воевать и начнут работать.
«….Позади лежит главная полоса гражданских войн, которые мы вели, и впереди — главная полоса того мирного строительства, которое всех нас привлекает, которого мы хотим, которое мы должны творить и которому мы посвятим все свои усилия и всю свою жизнь…» [4]
Гражданская война приближалась к концу. Войска Западного фронта вели бой уже под Гродно. Помощнику командира 54-го стрелкового полка Григорию Степанову приказали поднять в атаку залегшую роту. Но он так и не дошел до цели. Артиллерия белополяков вела шквальный огонь по всему фронту наступающих. Взрывная волна подбросила Степанова и швырнула на землю. Пришел в себя он уже в госпитале.
Молодые поправляются быстро. Через несколько месяцев зажила рана, отпустила контузия, и Степанов стал слушателем Высших военных курсов Западного фронта, открытых командованием Красной Армии в городе Смоленске.
— Рота, подъем! Боевая тревога! Боевая тревога!
Григорий проснулся не сразу. Крик дневального казался ему продолжением кошмаров, которые мучили его после контузии головы.
— Вставай, Гриша, подъем! — кричал сосед по нарам, толкая его в плечо.
Степанов очнулся. Через секунду он уже натягивал штаны, наматывал портянки… Бегом к пирамиде. Схватил трехлинейку, щелкнул затвором…
— Рота, становись! — уже слышалась новая команда.
Это было 9 марта 1921 года. Еще не рассвело, Но уже отчетливо просматривался плац, роты в строю, пар от дыхания сотен людей.
Митинг был коротким.
— Товарищи курсанты! — сказал комиссар курсов. — При поддержке мирового империализма в городе Кронштадте контрреволюционные элементы подняли мятеж. Во главе контрреволюционеров стоит бывший царский генерал Козловский. Контрреволюционеров активно поддерживают меньшевики и эсеры… Для маскировки цели мятежа и его организаторов создан ревком во главе с эсером Петриченко…
Вопросов не было. На курсах учились бывалые воины — от командиров рот до командиров и комиссаров полков. Все шестьсот человек получили дополнительное оружие — по нагану и по две гранаты. Сытно поели. Впоследствии Степанов даже записал для себя: «Первое и второе блюда были приготовлены из конского мяса, а это было по тому времени отличным питанием…»
Петроград, придавленный серым небом, был пустынен. Из двух с половиной миллионов жителей в нем осталось семьсот тысяч. Редкие прохожие равнодушно скользили взглядом по отряду, направлявшемуся разоружать флотский экипаж в казармы на Крюков канал.
В казармах курсантов встретили неприязненно, но мирно.
— Ну, морячки, сдавайте оружие!
— Берите, коли надо…
На моряках были все такие же широченные клеши. Некоторые «для красоты» нашили на них перламутровые пуговки. Революционным духом здесь и не пахло. Да и не было уж среди моряков тех, кто в семнадцатом году брал Зимний и утверждал революционный порядок.
— За отказы подчиниться Советской власти экипаж будет расформирован. Стройся — и на вокзал…
— А мы не против Советской власти…
— Мы за Советы, да только без коммунистов!
Выкрикнувшего мятежный лозунг взяли под караул как зачинщика. Но в общем обстановка была непонятная. Бывшие офицеры — командиры экипажей — отсиживались по домам. Галдевших морячков посадили в тот же эшелон, на котором приехали курсанты, и отправили куда-то на юг.
