Виктор Неволин - Человек, лишённый малой родины
Таковы были рассуждения бывшего крестьянина, порвавшего связь с землёй. Политикой же отец не интересовался. Ни с кем никаких дискуссий не вёл. Так было спокойнее и надёжнее. И Бог миловал его от дальнейших репрессий. Человеком отец был неконфликтным. Это его и спасло в 1937–1939 годах.
Несмотря на активную одностороннюю коммунистическую пропаганду, обещания построить райское социалистическое, а потом коммунистическое общество, общество равенства и братства, большинство людей не верило в эту утопию, но не протестовало, а просто отмалчивалось. Поскольку же в целом страна развивалась, укреплялась её военная и экономическая мощь, люди поверили советской власти. Рос авторитет Советского Союза на международной арене, да и в предвоенные годы жизнь становилась всё лучше и лучше.
Но доверие народа к партии и к Советам укрепилось всё же, в основном, после войны. В годы войны о хорошей жизни можно было только мечтать. Каждый день тогда перед каждым человеком вставал один-единственный гамлетовский вопрос: быть или не быть? Жить или умереть?
Военно-морское училище
Поскольку в январе 1943 года я уже прошёл приписку и был признан годным к военной службе, проблема моего призыва в ряды действующей армии встала на повестку сегодняшнего дня. Я уже проводил на фронт всех своих одноклассников из ссылки. На участке остался лишь один мой друг (мы с ним вместе охотились) – Коля Мельников. Он был на два года младше меня. Ушли на войну и все мои братья. Теперь я стал ждать своего призыва, хотя по возрасту оставалось более полугода.
Но помог случай. Нечаянно я разговорился с родственником моих знакомых, приехавшему в Асино по делам из Красноярска. Он рассказал, что в Красноярск недавно эвакуирован подготовительный курс Ленинградского высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, и сейчас он принимает добровольцев. В тот же вечер я написал патриотическое заявление, что хочу служить во флоте и прошу принять в училище.
Вызов пришёл быстро. Об этом я рассказал своему другу, однокласснику Ивану Иванникову, и он тоже захотел ехать вместе со мной, если ему пришлют вызов. Он сразу же написал заявление о приёме под мою диктовку. Мы договорились: если придёт ему вызов, поедем вместе. Я его подожду с отъездом. После этого я поинтересовался в райвоенкомате в Асино, может ли военкомат направить меня в училище ВМФ. Мне ответили: «Нет. Пошлём, если придёт вызов». Помня о своем социальном положении ссыльного, я не торопился говорить, что вызов уже пришёл, и решил ехать в Красноярск самостоятельно, не связываясь с Асинским райвоенкоматом.
Для принятия окончательного решения надо было посоветоваться с родителями и получить их благословение. На дорогу туда и обратно требовалось шесть дней. Придя домой пешком, я рассказал папе с мамой о сложившейся ситуации, о своём намерении уйти добровольцем на флот (и не просто в матросы, а в курсанты). Мама заплакала, вспомнив о гибели Мити. Последний сын уходит в армию!
Вначале оба родителя, переживая за меня, посоветовали пожить пока на свободе, поучиться. А вдруг война кончится к моему призыву? Вечером организовали застолье с пивом, которое умела отменно готовить мама. Окончательного решения принято не было. И вообще за столом эту проблему больше не обсуждали. Утром отец ушёл на работу, и мать сказала: «Мы ещё раз подумали вместе и решили: вопрос, идти или не идти добровольцем, ты должен решить сам, чтобы потом не винить нас. Ты ведь рано стал взрослым. Сам и решай!»
И начались мои сборы на военную службу. Подготовили котомку из обычной мешковины, в которой возили зерно. В два угла котомки положили по картошине, за них привязали лямки – и готово!
Вечером пригласили на проводы близких знакомых и друзей. Родителей попросил не сообщать о моём отъезде коменданту. Кто-то за столом поплакал, кто-то повеселился от выпитого зелья. Такова тогда была традиция. Подружек у меня не было.
Утром встали рано. Отец собрался меня проводить до Зимовского. А там я уже должен был добираться пешком, если кто-то не подберёт на попутной подводе. Перед выходом из дома мама подвела меня к иконе и перекрестила перед расставанием.
Приехав в Асино, я узнал, что Иванников тоже получил вызов из училища. Ваня был из вольных, ещё и комсомольцем. В райвоенкомат решили не обращаться. Боялись, что нас там задержат. Но чтобы ехать самостоятельно, нужно было приобрести железнодорожные билеты – и обязательно с разрешения милиции. Выручила знакомая подружка Ивана. Она выписала нам командировочные удостоверения от «Заготзерно» на Красноярский хлебокомбинат. По этому удостоверению нам и продали билеты.
Теперь оставалось сообщить уже в школе и друзьям, что мы уезжаем в армию. Взяли справки в школе. Попрощались с преподавателями, одноклассниками – и на поезд! Проводить нас на вокзал пришли моя сестра Маша, брат и отец Ивана (мать его недавно умерла) и наши школьные друзья Женя Карпов, Алик Литвинов, Роберт Янукович, Димка Иванов, Маша Кускова, Роза Альшиц, Нина Кухта, Нина Козлова и другие. Ни один военный не сопровождал нас, как это обычно было с призывниками. Всплакнули только моя сестра Маша и отец Ивана. Остальные держались.
В ссылку меня, малолетнего, везли за тысячи верст на плотах, в телячьих вагонах, на подводах, вели пешком по пыльным дорогам и таёжным тропам. Теперь я возвращался в родной Красноярский край уже на пассажирском поезде и без сопровождения охранников. Прошло двенадцать лет. Я снова ехал в неизвестность, из несвободы в несвободу – в армию. Но, может быть, на сей раз эта несвобода будет с человеческим лицом?
Оставшись одни, мы некоторое время ехали молча. Каждый думал о своём, оставленном в ссылке, в Асино. Что можно было вспомнить с лёгким сердцем из пережитых лет? Светлыми в моём детстве и юности вспоминались только два учебных года, прожитые в вольных посёлках Батурине и Асино. Лишь там я чувствовал себя хоть и маленьким, но человеком. Там не мозолил мне ежедневно глаза комендант с пистолетом на широком ремне. Там мне не надо было бояться, что в любой момент меня могут посадить в каталажку. Не надо было брать разрешения поехать или пойти дальше десяти километров от посёлка.
Сегодня люди из нашего поколения ссыльных говорят, что у нас не было детства и юности. Я с этим не согласен. Мы тоже росли, как все живущие на этом свете. И детство, и юность со всеми присущими только им впечатлениями и переживаниями у нас были. Просто мы рано стали взрослыми, и эти наши впечатления и переживания не были такими счастливыми, как на вольной воле.
Билеты у нас были взяты до Красноярска, но нам предстояло сделать пересадки в Томске и на станции Тайга. В Томск приехали в полдень. Поезд дальше шёл только вечером, и половина дня была в нашем распоряжении. Загруженные продуктами, мы оставили часть вещей в камере хранения, а большие булки хлеба, которые дали Ивану работники «Заготзерна» (он там работал летом), пришлось взять с собой. Съестное в военное голодное время оставлять было опасно.
