Женевьева Шастенэ - Лукреция Борджа
По иронии судьбы проигравшая бой Франция владеет этой картиной. «Мадонной Победы» можно полюбоваться в Лувре. Крепкое телосложение Франческо Гонзага, этого загорелого человека с короткой черной бородкой, с резкими, выразительными чертами лица, с черными блестящими глазами, его очаровательная некрасивость производят особенное впечатление на Лукрецию, которая с интересом слушает рассказ воина и даже не может предположить, что в один прекрасный день он сыграет важную роль в ее жизни.
В марте Джованни уезжает из Рима, затем возвращается туда в апреле, однако в мае вновь уезжает в Пезаро. Послы отмечают, что он уделяет мало времени жене, и констатируют, что чаще он оставляет ее под «апостолической опекой»; и хотя папа предлагает ему разные должности, он от них отказывается. Проходят лето и осень, наступает зима, а жена этого мужа-невидимки, за которого она вышла из чувства долга, похоже, не страдает от его отсутствия.
Умение шестнадцатилетней Лукреции быстро приспосабливаться к обстоятельствам, ее искусство устраивать приемы, ее изысканная вежливость и при этом полная естественность — все это внушает Александру VI мысль использовать в политической игре свою дочь, которая благодаря своим талантам с каждым днем придает все больше блеска римскому двору. Именно поэтому он поручает ей принять ее брата Гоффредо, принца Скуиллаче и его жену Санчу Арагонскую. Лукреция немного побаивается своей невестки, о красоте которой ходят легенды. Поэтому Лукреция создает особенно пышную, почти королевскую обстановку для торжественной встречи, которая была назначена на 21 мая 1496 года.
В окружении двадцати придворных дам и двух пажей верхом на лошадях, восседая на своей парадной лошади, Лукреция возглавляет кортеж, состоящий из двухсот воинов папской гвардии. За ними следуют сенаторы, капелланы, герольды, посол католических королей, посланник неаполитанского короля, посланник императора, два уполномоченных Венеции и представитель герцога Миланского; затем следуют правители города, канцлеры и, наконец, толпа граждан, желающих засвидетельствовать свое почтение принцессе Арагонской и ее мужу. К десяти часам вся королевская свита торжественно въезжает в город.
Лукреция, которой очень к лицу бледность, с любопытством разглядывает новую родственницу, сидящую верхом на красивой испанской лошадке серой масти, покрытой бархатной черной попоной. Одетая по неаполитанской моде в темное платье с широкими рукавами, отороченными испанским кружевом, эта красавица с румяным лицом, с черными, как смоль, волосами и сапфировыми глазами держится превосходно. Когда их лошади поравнялись, молодые женщины церемонно расцеловались. Сын папы, с загорелым лицом, с волосами до плеч, которые отливают медью, скорее похож на пажа, сошедшего со страниц галантной новеллы, чем на мужа принцессы Арагонской.
Александр VI ждет детей и свиту в окружении одиннадцати кардиналов. У его ног положили плюшевые подушечки, а на землю — четыре большие красные атласные подушки. Проходит несколько минут; из соседней комнаты доносятся перешептывание, женские голоса, приглушенный смех, шуршание шелков, позвякивание шпор. Когда двери наконец отворяются, первым заходит Гоффредо, он целует ногу папы и, поднявшись, бросается в объятия к отцу, который на минуту прижимает к груди голову сына; потом он обнимает Лукрецию и принцессу Арагонскую. Затем принц Скуиллаче и его супруга приветствуют кардиналов, которые в свою очередь дарят им «поцелуй примирения»; затем дамскому эскорту Санчи позволено преклонить колени перед папой. «Придворные дамы вполне достойны своей госпожи», — сообщает посланник Мантуи. Церемония — то ли светская, то ли церковная — продолжается, каждый торжественно занимает свое место, и начинается веселая и игривая беседа между папой и двумя молодыми женщинами. Лишь Чезаре, сидящий среди кардиналов, похоже, не разделяет семейной радости. Его взгляд, брошенный на принцессу Скуиллаче, не ускользает от Скалоны — мантуанского оратора, который отмечает, что, «судя по жестам и выражению лица, овечка готова легко сдаться волку».
Два дня спустя в соборе Святого Петра была отслужена литургия и на ней присутствовал понтифик со всей семьей. Некий испанец, капеллан епископа Сегорбо Бартоломео Мартини, произносит длинную и нудную речь. Все, включая папу, явно скучают и с трудом переносят бесконечные рассуждения, слабо приправленные риторическими красотами. Внезапно, будучи не в силах сдержать свою живость, Санча увлекает за собой Лукрецию к креслам, предназначенным для каноников. Все хорошенькие дамы следуют за ними, и тяжелые одежды ничуть не стесняют их быстрых движений, они карабкаются на помост и устраиваются там. Все они притворяются, что внимательно слушают проповедника, но глаза их шаловливо блестят. Естественно, Бурхард возмущается: «Санча и сопровождающие ее Лукреция и другие молодые женщины самым неприличным образом уселись на помосте для певчих (pulpitum) и вокруг него, и их постыдное поведение возмутило народ».
В подобного рода происшествиях нет ничего необычного для тех времен. В летописи событий Вечного города сообщается, что, к примеру, на праздник святого Августина в монастыре «публичные девки расположились между алтарем и кардиналами» и что «в церкви Святого Цельса два каноника подрались до крови». Сам Александр VI разрешает своему любимому шуту Габриэлетто, когда папа поворачивается спиной, изображать, будто он проповедует на латыни или по-испански, и благословлять толпу, как то делает его хозяин.
Два месяца спустя работники, реставрирующие церковь Санта-Кроче, вынимают из земли свинцовый ящик, на крышке которого видна надпись: «Hic est titulus verae crucis»[11]. Внутри на маленькой табличке, изъеденной червями, можно разобрать слова «Jesus Nasareus Rex Judaeorum»[12]. Тем самым начиная с 25 июля 1496 года Александр VI регламентирует специальной буллой культ обряжения Креста и впервые служит в его честь литургию в базилике Сан-Джованни в Латерано в Римском соборе, основанном императором Константином Великим. В этот день, окруженный толпой, где бок о бок стоят простолюдины и аристократы, Александр VI подходит к алтарю, однако мессу он служит в большой спешке и причастие раздает столь рассеянно, что дважды облатка падает к его ногам.
Он всегда носит с собой священную облатку в золотой коробочке. «Так я всегда пребываю с Богом», — повторяет он своим приближенным, но при этом глава Церкви ничуть не заботится о том, чтобы радикально изменить нравы ватиканского двора, где все крайне снисходительны к плотскому греху. В свое время святой Августин писал: «Изгоните блудниц из человеческого общества, и разгул страстей все погубит».
