Светлана Алексиевич - Цинковые мальчики
Война не делает человека лучше. Только хуже. Это однозначно. Я никогда не вернусь в тот день, когда ушел на войну. Не стану тем, кем был до войны. Как я могу стать лучше, если я видел... как за чеки покупают у медиков два стакана мочи желтушника. Выпил. Заболел. Комиссовали. Как отстреливают себе пальцы. Как уродуют себя капсюлями, затворами пулеметов. Как в одном самолете возвращаются домой цинковые гробы и чемоданы с кожухами, джинсами, женскими трусиками... Китайским чаем...
Раньше у меня дрожали губы при слове Родина. Теперь я ни в что не верю. Бороться за что-то... За что бороться? С кем бороться? Кому все это сказать? Воевали - воевали. Ну и нормально. А может, и за дело воевали? Сейчас начнут газеты писать. что все правильно. И будет правильно. А с другой стороны. начинают писать, то мы убийцы. Кому верить? Я не знаю. Я никому не верю уже. Газеты? Я их не читаю. И даже их не выписываю. Сегодня мы одно пишем, завтра другое. А где правда? Я не знаю. Вот есть друзья. Одному, двум, трем - верю. Могу во всем положиться. А больше - никому. Я уже шесть дет здесь, я все это вижу...
Дали мне инвалидную книжечку - льгота! Подхожу к кассе для участников войны:
- Ту куда, пацан? Перепутал.
Зубы стисну, молчу. За спиной:
- Я Родину защищал, а этот...
Незнакомый кто спросит:
- Где рука?
- По пьянке под электричку попал. Отрезало...
Тогда понимают. Жалеют...
У Валентина Пикуля в романе: "Честь имею (Исповедь офицера российского Генштаба)" недавно прочел:
"Сейчас (имеются в виду позорные последствия русско-японской войны 1905 года) многие офицеры подают в отставку, ибо везде, где ни появятся, их подвергают презрению и насмешке. Дело доходит до того, что офицер стыдится носить свой мундир, стараясь появляться в штатском. Даже израненные калеки не вызывают сочувствия, а безногим нищим подают намного больше, если они говорят, что ногу отрезало на углу Невского и Литейного трамваем. а к Мукдену и Ляояну они никакого отношения не имеют".
Скоро о нас так напишут... Мне кажется, что теперь я могу даже Родину поменять... Уехать..."
Рядовой, связист.
"Сам просился, мечтал попасть на эту войну. Было интересно. Ложился и представлял, как там. Хотел узнать, что это такое, когда у тебя одно яблоко и двое друзей, ты голодный и они голодные, и ты это яблоко отдаешь. Я думал, что там все дружат, что там все братья. За этим ехал.
Вышел из самолета, таращусь на горы, а дембель (в Союз уже парень летел) в бок толкает:
- Давай ремень.
- Чего?! - Ремень у меня был свой, фарцовый.
- Дурак, все равно заберут.
Забрали в первый же день. А я думал: "Афганистан - это все дружат". Идиот! Молодой солдат - это вещь. Его можно поднять ночью и бить, колотить стульями, палками, кулаками, ногами. Его можно ударить, избить в туалете днем, забрать рюкзак, вещи, тушенку, печенье (у кого есть, кто привез). Телевизора нет, радио нет, газет нет. Развлекались по закону слабого и сильного. "Постирай, чижик, мне носки", - это еще ничего, а вот другое: "А ну-ка, чижик, оближи мне носки. Оближи хорошенько, да так, чтобы все видели". Жара под семьдесят градусов, ходишь и шатаешься. С тобой можно сделать все. Но во время боевых операций "деды" шли впереди. прикрывали нас. Спасали. Это правда. Вернемся в казарму: "А ну-ка, чижик оближи мне носки..."
А это страшнее, чем первый бой... Первый бой - интересно! Смотришь как художественное кино. Сотни раз в кино видел, как в атаку идут, а оказалось выдумка. Не идут, а бегут, бегут не трусцой, красиво пригнувшись, а изо всех сил. а сил тогда у человека как у сумасшедшего, и петляешь, как бешеный заяц. Раньше любил парады на Красной площади, как идет военная техника, любил. Теперь знаю: восхищаться этим нельзя, такое чувство, что скорее бы эти танки, бронетранспортеры, автоматы поставили на место, зачехлили. Скорее бы. Еще лучше - пройти по Красной площади всем афганским "протезникам"... Таким, как я... Обе ноги выше колена отрезаны... Если б ниже колен... Удача! Я счастливый человек был бы... Я завидую тем, у кого ниже колен... После перевязок дергаешься час-полтора, такой маленький вдруг становишься без протезов. Лежишь в плавках и в тельняшке десантника, тельняшка получается с тебя ростом. Первое время никого к себе не подпускал. Молчал. Ну хотя бы одна нога осталась, а то ни одной. Самое трудное забыть, что у тебя были две ноги... Из четырех стен можно выбрать одну, ту, где окно...
Матери поставил ультиматум: "Если будешь плакать, ехать не надо". Я и там больше всего боялся: убьют меня, привезут домой - мать будет плакать. После боя раненого жалко, а убитого нет, только маму его жалко. В госпитале хочу сказать нянечке спасибо, а не могу, даже слова забыл.
- В Афганистан опять пошел бы?
- Да.
- Почему?
- Там друг - друг, а враг - враг. А тут - постоянный вопрос: за что погиб мой друг? За этих сытых спекулянтов? Здесь все не так. Чувствуешь себя посторонним.
Учусь ходить. Сзади меня подсекут. Упал. "Спокойствие, - говорю себе. Команда первая - поворачивайся и выжимайся на руках. команда вторая вставай и иди". Первые месяцы больше подходило: не иди, а ползи. Полз. Самая яркая картинка оттуда: черный мальчишка с русским лицом. Там их много. Ведь мы там с семьдесят девятого года... Семь лет... Я туда поехал бы... Обязательно! Если бы не две ноги выше колена... Если бы ниже колена..."
Рядовой, минометчик.
"Я сам себя спрашивал: "Почему поехал?" Ответов сто, но главный вот в этих стихах, не запомнил только, чьи они:
Две вещи на свете, словно одно:
Во-первых, женщины, во-вторых, вино.
Но слаще женщин, вкуснее вина
Есть для мужчины - война.
Завидовал коллегам, побывавшим в Афганистане: у них накопился колоссальный опыт. Где в мирной жизни его приобретешь? Позади было уже десять лет работы хирургом в городской больнице большого города, но пришел первый транспорт с ранеными, и я чуть с ума не сошел. Рук нет, ног нет, лежит обрубок, который дышит. В садистских фильмах такое не увидишь. Делал там операции, о которых в Союзе только мечтать можно. Молодые медсестры не выдерживали. То плачет так, что заикаться начинает, то хохочет. Одна стояла и все время улыбалась. Их отправляли домой.
Человек умирает совсем не так, как в кино. Попала пуля в голову взмахнул руками и упал. А на самом деле: попала пуля в голову. мозги летят, а он за ними бежит, может полкилометра бежать, и их ловит. Это за пределом. Он бежит, пока не наступит физиологическая смерть. Легче было бы застрелить, чем смотреть и слышать, как он всхлипывает, просит смерти как избавления. Если у него остались еще какие-то силы. Другой лежит, к нему подкрадывается страх... Сердце начинает тарахтеть... Кричит, зовет... Проверишь: пульс нормальный. Успокоишь. А мозг ждет момента, когда человек расслабится... Не успеешь отойти от кровати, а мальчишки - нет...
