Рене Кастр - Бомарше
Фрерон отказался от присланного ему Бомарше пригласительного билета на спектакль, но он был на премьере и как добросовестный критик обещал посмотреть и переделанный вариант «Евгении». Свое обещание он выполнил, после чего опубликовал вполне объективный отчет, где перечислил как сильные, так и слабые стороны пьесы и отметил, что если первые три акта ее свидетельствовали о драматургическом мастерстве автора, то два последних даже после переделки не шли ни в какое сравнение с ними, то есть мнение критика о «Евгении» осталось неизменным.
Несмотря на все ее недостатки и уязвимые места, «Евгения» стала популярной не только во Франции, но и в Англии, где актер Гаррик поставил ее под названием «The School for Rakes» («Школа разврата»).
Дебют Бомарше в театре принес ему успех, пусть не оглушительный, но вселяющий надежды. А в голове его уже зрел замысел новой пьесы. Она появилась на сцене лишь спустя три года, и три этих года были полны забот — финансовых, матримониальных и творческих, притом что одновременно наш герой был замешан в самых разных интригах.
Глава 14
ШИНОНСКИЙ ЛЕС (1767–1768)
Благосклонность дочерей Людовика XV к Бомарше становилась все призрачнее, и он, словно предвидя, что судьба готовит ему новые испытания, завел весьма ценную для себя дружбу с начальником полиции г-ном де Сартином, будущим морским министром Людовика XVI. Поводом для их сближения стало одно из тех трагикомических происшествий, которыми был усеян весь жизненный путь Бомарше. Несмотря на разрыв с Полиной Ле Бретон и крах надежд на богатое приданое, Пьер Огюстен продолжал жить на широкую ногу и держал чернокожего лакея, который всегда стоял в ливрее на запятках его кареты во время выездов.
Однажды, когда Бомарше направлялся в Лувр на очередное заседание суда, его карету остановил судебный пристав и арестовал этого лакея под тем предлогом, что тот незаконно состоит на службе и на самом деле является беглым рабом, принадлежащим г-ну де Шайу, бывшему королевскому наместнику на Мартинике. Побагровев от ярости, Бомарше бросился на пристава, пытаясь отбить своего чернокожего слугу. Вскоре все они оказались в полицейском участке, где Пьер Огюстен «вновь принялся оскорблять представителя власти в самых грубых и непристойных выражениях». Его поведение было зафиксировано в полицейском протоколе.
Прибыв наконец в Лувр и заняв место рядом с другими судьями, Пьер Огюстен осознал непристойность своего поведения: как он мог себе позволить подобное! Он, королевский судья, опустился до того, что оскорблял и набрасывался с кулаками на находившегося при исполнении судебного пристава, действовавшего согласно ордеру на арест. Если бы делу дали ход, Бомарше потерял бы свое место в охотничьем суде и лишился уважения общества.
Поэтому он поспешил к г-ну де Сартину, с которым несколько раз встречался при дворе. Не застав того на месте, Бомарше написал ему записку, в которой весьма эмоционально изложил случившееся и не преминул упомянуть о своих связях. Прочитав это послание, Сартин пометил на его полях: «Попросить г-на Бомарше, чтобы он зашел ко мне завтра утром». Встреча состоялась. Сартин уладил дело, в его лице Бомарше приобрел надежного друга, чье высокое положение начал немедленно эксплуатировать, поскольку решил во что бы то ни стало заполучить обратно своего лакея. Но негра выставили-таки на торги, несмотря на протесты Бомарше, довольно быстро забывшего о своих недавних планах поставлять чернокожих рабов в испанские колонии. В Париже этот несостоявшийся работорговец вновь превратился в чувствительного человека и принялся критиковать общество, допускающее рабство. Но на выкуп негра, которого уже приобрел шевалье де Сен-Виктор, у Бомарше не хватило наличности, и он, отказавшись от этого намерения, вновь занялся совместно с Пари-Дюверне, не державшим на своего компаньона зла за провал его миссии в Мадриде, коммерческими операциями.
После долгих бесплодных поисков прибыльных дел неожиданно подвернулась выгодная сделка: король выставил на продажу две тысячи арпанов Шинонского леса. Лесоразработки сулили быстрое обогащение, но вначале требовалось уплатить 600 тысяч ливров наличными. Что касалось денег, проблема разрешилась просто: Пари-Дюверне вошел в долю и субсидировал сделку. Гораздо сложнее оказалось обойти административные препоны: будучи членом суда Луврского егермейства, Бомарше не имел права приобретать в собственность или заниматься эксплуатацией угодий, принадлежащих короне. Пьер Огюстен придумал, как обойти этот запрет: при заключении сделки он использовал чужое имя — имя своего лакея Шарля Сезара Ле Сюера, которое фигурировало в документах рядом с именами других компаньонов: лионца Пернона, естественно, Дюверне и г-на Пиона с Черного острова.
Контракт был подписан в декабре 1766 года, но занятый репетициями «Евгении» Бомарше все никак не мог выкроить время, чтобы посетить свои новые владения. Лишь после премьеры он смог испытать себя в роли лесоразработчика и посвятил этому занятию большую часть 1767 года.
Из Парижа до Шинона можно было добраться меньше чем за сутки. Бомарше часто проделывал этот путь: он был околдован буколической красотой лесов Турени, а суровая жизнь лесорубов казалась ему романтичной, поскольку была связана с природой. Он мечтал заменить дедовские методы рубки леса на более современные, применив технику, которую хотел усовершенствовать, как когда-то усовершенствовал часовой механизм. Но новая сфера деятельности требовала от него скорее таланта театрального режиссера, нежели мастерства часовщика: ему нужно было наладить отношения между приказчиками, бригадирами и рубщиками, без конца враждовавшими друг с другом; контролировать сбыт леса; следить, как прокладываются новые дороги для его доставки на баржи; покупать сотни лошадей и фураж для них. Он занимался строительством шлюзов и порта на реке Эндре, откуда баржи с лесом должны были плыть к Луаре и по ней в города Тур, Сомюр, Анжер и Нант.
«Летом этот каторжный труд совсем мне не в тягость, с тех пор как я прибыл в этот край, в котором нет места тщеславию, я видел только простых людей, общающихся друг с другом без всяких церемоний, таких, каким часто я сам хотел бы быть… В моей комнате с побеленными стенами из мебели есть лишь скверная кровать, на которой я сплю как младенец, четыре соломенных стула, дубовый стол и огромный очаг без всякой отделки и столешницы… Добрый грубый хлеб, более чем скромная пища и отвратительное вино — вот из чего состоят мои трапезы».
Эта пастораль, в которой парижанин, оказавшийся в деревне, знакомится с сельчанами, будто сошедшими с полотен Брейгеля, дала Бомарше ценный материал, использованный им при создании сцен сельской жизни в «Женитьбе Фигаро».
