Валентин Бадрак - Стратегии злых гениев
Стоит уделить внимание материнству Екатерины Медичи, так как есть много подтверждений тому, что, став матерью десяти детей, она не испытывала истинно материнской любви. Как ни странно, ситуация кажется вполне объяснимой. Рождение ребенка с самого начала стало залогом «успешности» супруги короля, которую вследствие десяти лет бесплодия намеревались устранить путем развода. Вспомним Брантома, писавшего, что «множество людей пытались заставить короля и дофина [то есть мужа Екатерины Генриха] избавиться от Екатерины, ибо необходимо было продолжить королевский род во Франции». Естественно, что ее напряжение возрастало подобно воде во время паводка, отсутствие детей делало ее не просто уязвимой и несчастной, но предопределяло изгнание. Кажется, период между замужеством и рождением первого ребенка был самым печальным и самым напряженным периодом в ее жизни. Чтобы выжить, она должна была родить. Неудивительно, что, осознавая, насколько близка катастрофа, Екатерина готова была на все, лишь бы стать матерью. Источники донесли такие факты отчаяния молодой женщины, как употребление ради беременности мочи мулов, использование едва ли обладавших приятным ароматом мазей из оленьих рогов и коровьего навоза, продуктов кустарных умельцев и мошенников. Но, как пишет Леони Фрида, «эти “проверенные методы” не давали ничего, кроме стойкого желания дофина держаться подальше от жены, не говоря уж о том, чтобы спать с нею». Эти эпизоды, напоминающие предсмертную агонию, ее метания из стороны в сторону, откровенная мольба престарелого короля не высылать ее из Франции (кажется, в какой-то момент решение о разводе вот-вот должно было сорваться из уст науськиваемого со всех сторон Генриха) в полной мере отражают и картину ее борьбы за выживание, и продолжительную психическую травму вследствие неспособности стать матерью, и противоречивое восприятие материнства. Когда же вдруг открылось, что банальное изменение позы во время интимного акта дает Природе возможность сделать свое дело, многочисленными родами она пыталась компенсировать предыдущее бесплодие. Дети сами по себе казались защитой, и потому десять тяжелых родов – это инерция тревоги и боли, закончившихся духовной опустошенностью. Но если сама Екатерина слишком долгое время была политическим товаром, то и дети для нее вскоре стали таким же материалом. Этому немало содействовало, а может быть, стало ключевым моментом безжалостного коверкания ее надломленной души, фактическое отлучение матери от детей. Ведь любовница Генриха была, особенно после его коронации, полноправной хозяйкой не только в королевских покоях, но и в детской. Могла ли не озлобиться и не очерстветь женщина, не любимая мужем, производившая на свет детей, как машина, ради сохранения своего положения и даже безопасности, и, наконец, лишаемая права видеть, прижимать детей к себе, воспитывать их? Дети стали для нее механизмом выживания, причем механизмом крайне болезненным, постоянным напоминанием о тех страхах и душевных травмах, ущемлениях и оскорблениях, которые она испытывала во дворце. Но они же оказались и механизмом власти, потому что после трагической и нелепой гибели короля Екатерина могла осуществлять власть как раз посредством влияния на сыновей, по очереди наследовавших престол. Вследствие этих факторов материнские чувства Екатерины Медичи притупились, а то, что, лишенная любви мужа и возможности быть рядом с детьми, она сосредоточилась на власти, зеркально отобразилось и на чувственной сфере ее детей. Есть свидетельства, что она довольно легко переносила смерти детей (трое из них умерли еще во младенчестве), ведь подсознательно она ощущала, что, родив стольких детей, позаботилась и о продолжении своего властвования. И потому, когда умер хилый, болезненный и, очевидно, мало любимый ею Франциск, она спокойно восприняла это известие, ибо были еще и другие сыновья. Что же касается самих детей, то факты кровосмесительной связи между ними уже сами по себе о многом говорят. Согласно исследованиям Чезаре Ломброзо, Маргарита, вошедшая в историю как Марго, состояла в интимной связи со своим братом Карлом IX и с другими своими братьями. «Карл IX слишком хорошо знал свою сестрицу Марго, чтобы судить о ней иначе, чем было сказано в «Divorce satirique»: «Для этой женщины нет ничего священного, когда дело идет об удовлетворении ее похоти: она не обращает внимания ни на возраст, ни на положение в свете, ни на происхождение того, кто возбудил в ней сладострастное желание; начиная с двенадцатилетнего возраста она еще не отказала в своих ласках ни одному мужчине», – писал Ломброзо. Возможно, это описание является слишком вольной гиперболизацией реальной ситуации, но так же верно, что подавленная сексуальность Екатерины Медичи, выразившаяся по достижении власти в актах садизма по отношению к привлекательным придворным, своеобразно отразилась на восприятии детей. Она мстила за потерянную молодость без любви, не обращая внимания на растущее поколение, дети же, также отлученные от любви, не находили ничего иного, как открыто презирать общественные табу, без стеснения заглядывая в запретный и манящий мир вседозволенности. Деструктивные порывы детей стали логическим продолжением иррационального поведения матери и своеобразным ответом на ужасающие испытания Екатерины.
Да и могли ли дети кровавой королевы вырасти другими?! Фактически отлученные от матери, росшие под присмотром престарелой любовницы беззаботного отца, они с ранних лет впитывали атмосферу разврата и вседозволенности. И подстегиваемые своей физической ущербностью (из всех детей лишь Марго обладала отменным здоровьем), они пытались приукрасить свою жизнь благами, недоступными или слишком дорогими для других. Властолюбивая мать только отпугивала их, а ее поступки порой выглядели приговором. Чего только стоили ее настойчивые попытки выдать Марго за сына испанского короля! Принимая во внимание, что принц дон Карлос был сумасшедшим садистом, мучавшим животных, ее намерение закрыть телом младшей дочери политическую брешь на западе вряд ли вызовет восхищение у нормального человека. Естественно, бедняжка Марго, зная по рассказам, что этот молодой человек испытывает наслаждение от криков избиваемых им лошадей и мучений поджариваемых живьем кроликов, отчаянно протестовала. Но ее спасло не благоразумие родной матери, а осознание испанским королем Филиппом, к каким последствиям для девушки может привести брак с его сыном. Не лишним будет отметить, что позже отчаявшийся излечить сына отец сам заточил его в келье и, кажется, вздохнул с облегчением лишь после его смерти. Вообще, историки сходятся на том, что Екатерина Медичи не любила свою младшую дочь, относясь к Марго отчужденно и подчеркнуто холодно. А после выдачи ее замуж за человека иной веры (будущего короля Генриха IV) она через несколько дней устроила дикую резню гугенотов, даже не предупредив дочь о смертельной опасности, которая грозила ей от пребывания в протестантском лагере. И даже когда сестра Марго, знавшая о заговоре, умоляла королеву-мать не отсылать Марго «как жертву на заклание», Екатерина Медичи «сурово велела» дочери удалиться. События, в деталях описанные позже самой Марго, дают ясное представление об отсутствии у Екатерины Медичи других переживаний, кроме заботы об успехе задуманной резни.
