Геннадий Прашкевич - Брэдбери
«И вообще-то в хорошем браке люди всегда учат друг друга, — сказал Рей Брэдбери в одном из своих интервью. — Вы учите друг друга науке жизни. Ежедневно соприкасаясь, лежа на одной подушке, вы влияете друг на друга помимо воли. Вот стоит шкаф с книгами моей жены, а напротив — мои книги. Видите, какое переплетение? Она была моим учителем и возлюбленной одновременно. Она любила французскую историю, она любила английскую историю, она любила итальянскую историю. Она была историком. Она была лингвистом. Она любила языки — видите, сколько книг по сравнительной лингвистике? Она изучала слово как таковое. Изучала науку о значении слов. Она была библиотекарем. Она работала в книжном магазине — вот там мы и познакомились.
— Кем же еще быть жене писателя, как не библиотекарем?
— Правильно. Неким библиотекарем моей жизни. И вообще все девушки, с которыми я встречался в молодости, были библиотекарями, учителями английского или продавщицами книг.
— И вот мы подошли к следующему важнейшему определению — определению любви. Что есть любовь?
— Это когда узнаёшь себя, встречая себя же. Когда в книжном магазине я встретил Мэгги, я вмиг понял, что встретил себя. И когда мы заговорили, я понял, что говорю сам с собой. Когда мы поженились шестьдесят лет назад, у нас не было денег. Не было, не было. И каждое утро она уходила на работу, чтобы я имел возможность писать. Тогда я писал короткие рассказы о Марсе.
— И при этом она всегда знала, что замужем за великим писателем.
— Э, нет, не тогда. Тогда-то все ее друзья говорили: “Не выходи замуж за Рея, он затащит тебя в никуда”. А предложение ей я сделал так: “Мэгги, я собираюсь на Марс и Луну. Хочешь со мной?” И она ответила: “Да”. Это было лучшее “да” в моей жизни. Так она и вышла замуж за писателя, который вел ее в никуда и, вдобавок, без денег. Первые два года у нас даже не было телефона. Мы снимали крошечную квартирку в Венисе, по соседству с бензозаправкой. Там на стене висел мой первый телефон. Я подбегал к нему, брал трубку, а люди думали, что звонят мне домой. Не было даже телефона, что уж говорить о машине. У нас ничего не было. Но знаете, что у нас было? Любовь. Мы занимались любовью на океанских волнорезах по всему побережью — на волнорезе в Венисе, на волнорезе в Санта-Монике, на волнорезе в Оушен Парке. И если бы построили новый волнорез, мы бы и туда примчались, и там бы отметились. Вот что такое любовь — у нас не было денег, но у нас были мы».50
14
«Марсианские хроники» («The Martian Chronicles») вышли в свет в 1950 году.
«Вдоль всей дороги непрерывной цепочкой, аккуратными кучками лежали старые роликовые коньки, пестрые узелки с безделушками, рваные башмаки, колеса от телеги, поношенные брюки и пальто, драные шляпы, побрякушки из хрусталя, когда-то нежно звеневшие на ветру, восковые фрукты, коробки с деньгами времен конфедерации, тазы, стиральные доски, веревки для белья, мыло, чей-то трехколесный велосипед, чьи-то садовые ножницы, кукольная коляска, чертик в коробочке, пестрое окно из негритянской баптистской церкви, набор тормозных прокладок, автомобильные камеры, матрасы, кушетки, качалки, баночки с кремом, зеркала. И все это не было брошено кое-как, наспех, а положено бережно, с чувством, со вкусом вдоль пыльных обочин, словно целый город шел здесь, нагруженный до отказа, и вдруг раздался великий трубный глас, люди сложили свои пожитки в пыль и вознеслись прямиком на голубые небеса…»
Это из рассказа «Высоко в небеса» («Way in the Middle of the Air») — того самого, об исходе черных из Америки! И какая же у него американская концовка!
«Час спустя Тис и дед, усталые, подошли к скобяной лавке. Мужчины все еще сидели там, прислушиваясь и глядя на небо. В тот самый миг, когда Тис присел и стал снимать тесные ботинки, кто-то воскликнул:
— Смотрите!
— К черту! — прорычал Тис.
Но остальные смотрели, привстав.
И увидели далеко-далеко уходящие ввысь золотые веретена.
Оставляя за собой хвосты пламени, они исчезли. А на хлопковых полях ветер лениво трепал белоснежные комочки. На бахчах лежали нетронутые арбузы, полосатые, как тигровые кошки, греющиеся на солнце. Мужчины на веранде сели, поглядели друг на друга, поглядели на желтые веревки, аккуратно сложенные на полках, на сверкающие гильзы патронов в коробках, на серебряные пистолеты и длинные вороненые стволы винтовок, мирно висящих в тени под потолком. Кто-то сунул в рот травинку. Кто-то начертил в пыли человечка. А Сэмюэл Тис торжествующе поднял ботинок, перевернул его, заглянул внутрь и сказал:
— А вы заметили?.. Он (его улетевший черный слуга, — Г. П.) до самого конца говорил мне “хозяин”, ей-богу!»
15
«Моей жене Маргарет с искренней любовью».
Мэгги, несомненно, тысячу раз заслужила такое посвящение.
Но о чем они — эти странные марсианские рассказы? Неужели о будущем?
По крайней мере, даты, проставленные над рассказами, указывают в сторону будущего. Вот, например, зима 1999 года — «Ракетное лето», штат Огайо.
Двери заперты, стекла мохнаты от изморози, крыши оторочены сосульками, дети мчатся с горок на лыжах, женщины в шубах черными медведицами бредут по скользким от гололеда улицам. И вдруг на город нисходит мощная упругая волна тепла, будто рядом нечаянно распахнули дверь гигантской пекарни…
А вот — февраль того же 1999 года, тот же штат.
Только что стартовали на Марс первые переселенцы, чтобы увидеть его голубые холмы, лучезарные луны, мраморные амфитеатры, неподвижные пруды и от горизонта до горизонта — каналы с лодками, изящными, как бронзовые цветки…
Андрей Платонов когда-то корил Александра Грина тем, что в трюмах своего «Секрета», одетого в алые паруса, капитан Грей перевозил не картошку и не чугунные чушки, столь необходимые стране, а всякие экзотические пряности, чай и кофе, ну и все такое прочее. Наверное, и Рея Брэдбери корили за глаза марсиан — обязательно цвета червонного золота, но именно эта божественная чрезмерность создает такую необычную атмосферу…
16
«Марсианские хроники» кажутся цельным произведением, хотя книга составлена из разных, не слишком-то близких друг другу рассказов и лаконичных связок.
При этом каждая связка имела вполне самостоятельное значение.
Прием, конечно, далеко не новый, им пользовались еще и Джон Дос Пасос, и Эрнест Хемингуэй.
Вот Хемингуэй:
«Все были пьяны. Пьяна была вся батарея, в темноте двигавшаяся по дороге. Мы двигались по направлению к Шампани. Лейтенант то и дело сворачивал с дороги в поле и говорил своей лошади: “Я пьян, топ vleux, я здорово пьян. Ох! Ну и накачался же я”. Мы шли в темноте по дороге всю ночь, и адъютант то и дело подъезжал к моей кухне и твердил: “Затуши огонь. Опасно. Нас заметят”. Мы находились в пятидесяти километрах от фронта, но адъютанту не давал покоя огонь моей кухни. Чудно было идти по этой дороге. Я в то время был старшим по кухне».51
