Бен Брайант - Командир субмарины
Оглядываясь назад, я вижу, что поистине наслаждался морской подводной войной, как полагалось профессиональному вояке; в Средиземном море получил столько волнений и напряжения от большой охоты, сколько за огромные деньги не смог бы купить ни один миллионер.
Но для командира субмарины то лето 1940 года стало поистине кошмарным адом; мне кажется, что только двое из командиров наших передовых лодок, прошедших через то лето, сумели полностью восстановиться. Не буду говорить от имени Билла Кинга, но мне кажется, что он, как и я, уже никогда не стал тем командиром, каким мог бы стать. Некоторое время спустя, в Средиземном море, где условия для субмарин выглядели сравнительно комфортными, меня неоднократно критиковали за то, что дерзко всплывал среди бела дня в опасных водах, чтобы проветрить лодку. Я знаю, зачастую необходимости в этом не было, но я уже не мог подавить в себе глупую тревогу, что нас может застать врасплох недостаток воздуха. Тревога эта родилась именно у берегов Норвегии, когда основной заботой командира были не мины, не авиационные бомбы, не глубинные бомбы, не навигационные опасности, а воздух, которым дышат его люди.
Мы еще раз направились в пролив Скагеррак, и поскольку заслужили репутацию способных к выживанию ребят, то, что позднее обычно становилось достаточно сомнительной честью в походах, в то время рассматривалось как здоровое начало. Наши потери заставили нас вывести субмарины из этих вод, а сама идея состояла в том, чтобы вызвать тревогу в рядах вражеского противолодочного флота и таким образом заставить его распылить свои усилия, вместо того чтобы сконцентрироваться на Атлантическом побережье Норвегии, где ситуация казалась менее суровой и куда нам волей-неволей пришлось перенести наши подводные усилия.
Переход через Северное море прошел без приключений и, как обычно, совершался по поверхности. Риск атаки со стороны вражеской авиации и подводного флота признавался умеренным, поэтому с нашими небольшими силами мы не могли позволить себе тратить время на медленный переход на глубине. Однако на третий день похода, видя норвежский берег, мы перешли в подводное состояние, хотя пока еще и не пересекали вражеские корабельные маршруты. Единственное, что напоминало о нашем пребывании во вражеских внутренних водах, - это все увеличивающееся число противолодочных кораблей. День казался спокойным, свободные от вахты люди спали, и все лампы и приборы, кроме самых важных, были выключены в целях экономии драгоценной электроэнергии. Тускло освещенная подводная лодка двигалась в тишине, нарушаемой только жужжанием приборов, контролирующих глубину погружения, да периодического характерного звука центробежной помпы, когда офицер наблюдения Боукер поднимал и опускал перископ.
Внезапно раздалась команда к погружению, и Боукер доложил мне:
- Немецкая подлодка всплыла за нашей кормой.
Через считаные секунды все уже были на местах; Сарл, ответственный за техническую готовность, проводивший у своих орудий день и ночь, приводил торпеды в боевое состояние; лодка тряслась и становилась на дыбы из-за резкого переложения рулей и дачи хода "полный вперед" - попытка быстро развернуть лодку и нацелить наши орудия прежде, чем вражеская субмарина, зеленый 500-тонный гигант, пройдет мимо. Она находилась всего в 300 ярдах от нас: для ее экипажа этот день явно оказался счастливым.
В перископ я видел на ее мостике людей; они удалялись, и каждая минута приносила им все больше безопасности. Трудолюбиво и безумно медленно набегали на прицельной шкале градусы: почти на 180 градусов должна развернуться подводная лодка, а с ней и ее торпедные аппараты.
Если бы хоть один торпедный аппарат стоял у нас на корме или же мы имели бы хоть какое-нибудь из современных приспособлений, которые в то время были уже у всех подлодок, кроме британских, все прошло бы куда легче; но нам все еще приходилось разворачивать весь корпус лодки, чтобы нацелить торпедный аппарат в нужном направлении, а погруженная субмарина очень лениво слушается рулей, хотя "Силайон" в этом отношении была куда покладистее остальных. Немецкая подлодка всплыла в самой неудобной для нас позиции, а затем продолжила движение в самом неудобном направлении. И когда мы наконец-то развернулись, в поле зрения осталась всего лишь ее быстро убегающая узкая корма, в которую нам и приходилось целиться. И все-таки вражеская подлодка, пусть и стремительно удаляющаяся, стоила того, чтобы попытаться ее подстрелить. Торпеды пошли.
Через три минуты, когда стало ясно, что чудо на сегодня не запланировано и торпеды не попали в цель, "Силайон" всплыла на поверхность и ввела в действие свою артиллерию. Через несколько секунд вылетел первый снаряд, но его траектория оказалась слишком короткой. Взрыв раздался в 400 ярдах от нас, а это представляло собой лишь десятую часть необходимой дальности до вражеской лодки. Второй залп - и, несмотря на вертикальную коррекцию Табби Кроуфорда, снаряды упали еще немного ближе.
Вопрос о неправильной наводке орудий отпадал. Эпплтон, орудийный наводчик, был настоящий Дик Мертвый глаз. Но у нас на борту служил новый наводчик - ведь то были дни, когда людей на флоте не хватало, и их приходилось брать буквально со стороны, и зачастую времени на их обучение отводилось совсем мало. В возбуждении первого боя парень забыл все уроки и инструкции и поставил прицел на 400 ярдов вместо положенных в данном случае и приказанных 4000 ярдов; поток проклятий с мостика уже не смог успеть стимулировать его разум до того, как вражеская подлодка ушла на глубину, очевидно, чтобы отпраздновать счастливый для себя и неудачный для нас день. В любом случае наши 3-дюймовые снаряды не нанесли бы ей серьезного вреда, но мы могли бы вывести из строя мостик или перископ или заполучить кого-то из ее офицеров - в те дни начала войны это имело бы исключительную ценность.
Той ночью знакомые черные силуэты плавучих мин напомнили нам, что мы снова входим в пролив Скагеррак. Казалось, что по какой-то причине все многочисленные мины, которые оторвались от минных полей каждой из воюющих сторон, собрались именно здесь. Согласно Гаагской конвенции, когда мины отрывались от полей и начинали блуждать, приводилось в действие устройство для их обезвреживания. Но даже если допустить, что враг подчинился правилам, прибор очень легко выводился из строя всякой живностью типа морской уточки, да и надо сказать, что обходить их было достаточно занятно. "Триумф" однажды наткнулся на такую блуждающую мину, и она взорвалась у его борта, но - один шанс на миллион - он вернулся домой целым и невредимым.
В ту ночь небо впервые заволокло облаками и стало темно, так что вполне возможно было только тогда заметить небольшой бугорок в воде, когда ты уже на него наткнулся. Обычно, однако, их относило боковой волной, и мы с благодарностью махали им рукой.
