Мария Башкирцева - Дневник
Я читаю и пожимаю плечами. Я бы не должна была удивляться, зная, как легко мне вскружить голову.
Бывают минуты, когда я сама не знаю, что я ненавижу, что люблю, чего желаю, чего боюсь. Тогда мне все безразлично и я стараюсь во всем дать себе отчет, и тогда происходит в моем мозгу такой вихрь, что я качаю головой, зажимаю уши и предпочитаю состояние отупения этим исследованиям и расследованиям самой себя.
Суббота. 10 июня. Знаете ли, сказала я доктору, что я харкаю кровью, и что надо меня лечить?
– О!- сказал Валицкий,- если вы будете продолжать ложиться каждый день в три часа утра, у вас будут все болезни.
– А почему я ложусь поздно, как вы думаете? Потому что мой ум не спокоен. Дайте мне спокойствие, и я буду спокойно спать.
– Вы могли получить его. У вас был случай в Риме.
– Какой?
– Выходили бы замуж за А., не меняя религии.
– О, друг мой Валипкий, какой ужас! За такого человека, как А.?! Подумайте, что вы говорите? За человека, у которого нет ни убеждений, ни воли? Какую глупость вы сказали! О! Как это возможно?
И я тихонько засмеялась.
– Он не приезжает, не пишет,- продолжала я,- это бедный ребенок, значение которого мы преувеличили.
Нет, голубчик, это не человек, и мы ошибались, думая иначе.
Я сказала эти последние слова так же спокойно, как говорила в продолжении всего разговора, так как была убеждена, что говорю правдиво и верно.
Я вернулась к себе, и мой ум как бы сразу осветился. Я поняла, наконец, что я была не права, позволив себе поцелуй, хотя бы и один, назначая свидание на лестнице: если бы я не пошла ни в коридор, ни куда бы то ни было, если бы я не искала tete-a-tete. этот человек имел бы ко мне больше уважения, а у меня не было бы ни досады, ни слез.
[Как я себе нравлюсь, когда так рассуждаю! Как я мила! Париж, 1877 г.]
Всегда надо держаться этого принципа; я от него удалилась, я сделала глупость, происходящую от привлекательности новизны, от того, что легко воодушевляюсь, от моей неопытности.
О! Как хорошо начинаю я все понимать! Что делать, мои милые друзья! Молодость заставляет делать ошибки. А. научил меня поведению с ухаживателями.
Век живи, век учись!
Как я ясно вижу, как я спокойна, я совсем больше не испытываю любви!
Каждый день я буду выезжать, веселиться, надеяться. Я пою Миньону, и сердце мое полно! Как прекрасна луна, отражающаяся в море! Как восхитительна Ницца!
Я люблю весь мир! Все люди проходят передо мной – такие милые, улыбающиеся.
Кончено! Я уже говорила, что это не может продолжаться. Я хочу жить спокойно! Я поеду в Россию! Это улучшит наше положение; я привезу в Рим моего отца.
Вторник, 13 июня. Я, которая хотела бы сразу жить семью жизнями, живу только четвертью жизни. Я скована.
Бог сжалится надо мной, но я чувствую себя такой слабой, и мне кажется, что я умираю.
Я уже сказала, что или я хочу иметь все то, что Бог дал мне понять, и тогда я буду достойна достигнуть всего этого, или я умру!
Но Бог, не будучи в состоянии дать мне без несправедливости все, не заставит жить несчастную, которой он дал понимание и желание обладать тем, что она понимает.
Бог не без намерения создал меня такою, как я есть. Он не мог дать мне способность все видеть, только для того, чтобы мучить меня, ничего не давая. Это предположение не согласуется с природой Бога, который есть сама доброта и милосердие.
Я буду иметь все или умру. Пусть он делает, как знает! Я люблю Его, я в Него верю, я Его благословляю, я умоляю Его простить мне мои дурные поступки.
Он дал мне это понимание, чтобы удовлетворить его, если я буду достойна.
Если я не буду достойна. Он пошлет мне смерть…
Среда, 14 июня. Кроме торжества, которое я доставляю этому итальянскому мальчишке и которое так мучит меня, я еще предвижу скандал как результат этого дела.
Я не ожидала приключения такого рода, я не предвидела ничего подобного! Я никогда не воображала, что такая вещь может случиться со мной! Я знала, что это случается, но я этому не верила, я не отдавала себе в этом отчета, как не дают себе отчета в смерти, не видав никогда смерти. О, моя жизнь, моя бедная жизнь!..
Если я так хороша собой, как я говорю, отчего меня не любят? На меня смотрят, в меня влюбляются. Но меня не любят! Меня, которая так нуждается в любви!
Эти романы возбуждают мое воображение. Нет, я читаю романы, потому что воображение мое возбуждено. Я перечитываю старое, я выискиваю с прискорбной жадностью сцены, слова любви, я их пожираю, потому что мне кажется, что я люблю, потому что мне кажется, что меня не любят.
Я люблю, да,- потому что я не хочу назвать иначе то, что я чувствую.
Хорошо же, нет, не этого я хочу. Я хочу выезжать в свет, я хочу блистать в нем, хочу занимать в нем выдающееся положение. Я хочу быть богата, хочу иметь картины, дворцы, бриллианты, я хочу быть центром какого-нибудь блестящего кружка, политического, литературного, благотворительного, фривольного. Я хочу всего этого… пусть Бог поможет мне!
Боже, не наказывай меня за эти безумно честолюбивые мысли!
Разве нет людей, которые родятся среди всего этого и находят обладание всем этим совершенно естественным, которые не благодарят даже за это Бога. Виновата ли я, если желаю быть великой?
Нет, потому что я хочу употребить мое величие на то, чтобы благодарить Бога и чтобы стремиться к счастью! Разве запрещено желать счастья?
Те, кто находят свое счастье в скромном и удобном доме, разве они честолюбивы менее меня? Нет, так как они большего не понимают.
Разве тот, кто довольствуется скромной жизнью в кругу семьи, может быть назван человеком скромным, умеренным в своих желаниях из добродетели, из убеждения, из мудрости? Нет, нет, нет! Он таков потому, что счастлив этим, для него жить в неизвестности есть высшее счастье. И если он не желает известности, то только потому, что, имея ее, он был бы несчастен. Есть тоже люди, которым не хватает смелости,- это не мудрецы, а подлецы! Они не двигаются вперед – не из христианской добродетели, но из-за своей робкой и неспособной натуры. Боже, если я рассуждаю неправильно, научи меня, прости меня, сжалься надо мной.
Четверг, 22 июня. Я смеялась, когда мне хвалили Италию, и спрашивала себя, почему так много говорят об этой стране, и почему говорят о ней, как о чем-то особенном. А потому, что это правда. Потому, что в ней иначе дышится. Жизнь другая – свободная, фантастическая, широкая, безумная и томная, жгучая и нежная, как ее солнце, ее небо, ее равнина.
Суббота, 24 июня. Я ждала, чтобы меня позвали к завтраку, когда совсем запыхавшийся доктор пришел сказать мне, что получено письмо от Пьетро. Я очень сильно покраснела и, не поднимая глаз от книги, которую читала, сказала:
