Майя Бессараб - Страницы жизни Ландау
– Почему? Если люди мыслят одинаково, но здраво, это неплохо. А если по-разному, но глупо, ничего хорошего в этом нет. Кроме того, надо говорить «мышле?ние», от слова «мысль». Если вы говорите «мы?шление», то это от слова «мышь».
Девушка покраснела, но продолжала:
– Как вы относитесь к мыслящим машинам?
– Наличие мыслящих машин объясняется тем, что имеются люди, которые плохо мыслят. Совершенно очевидно: чего не могут машины, так это мыслить.
– Но вы знаете, сейчас многие занимаются проблемой думающих машин.
– Мало ли глупостей делается на свете. Это очередная глупость.
– Последние опыты по телепатии… — начала было корреспондентка.
– Телепатия — тоже глупость, — перебил её академик.
– Но ведь есть истины, к которым надо привыкнуть, настолько странными кажутся они вначале.
– Верно.
– Как же это объяснить?
– Видите ли, природа часто представляется нам парадоксальной потому, что в XX веке наука стала глубже. Возникли теории, опровергающие привычные понятия.
– Значит, можно сказать, что XX век — век парадоксов?
– Да, — ответил учёный.
– А вы бы могли привести пример такого парадокса?
– Частицы, которые не находятся ни в каком месте пространства.
– Ни в каком?
– Ни в каком.
– Странно…
– Вот именно. Но это факт. Он доказуем. Для вас это странно, вы представляли это иначе. Но привыкать к новым истинам обязательно.
– А если кто не хочет?
– Тот дурак, — невозмутимо ответил он. — В науке истина всегда пробивает себе путь.
– Истина — да, — девушка вздохнула. — А вот очень талантливые люди иногда не могут пробиться…
– Нет, если человек талантлив, он пробивается.
– А если ему не хватает, ну, смелости?
– Талант включает смелость. Конечно, делать вид, что ты талантлив, совершенно недостаточно.
– А что такое талант?
– Способность создавать новое в науке.
– Лев Давидович, но всё-таки, по каким признакам вы определяете талантливого человека?
– Не по болтовне, а по работам.
– Оригинальность входит в понятие таланта?
– Новизна входит.
– Спасибо, Лев Давидович, я больше не могу вас задерживать…
– Но я, знаете ли, никуда не тороплюсь…
– Я отняла у вас слишком много времени. Вы разрешите мне приехать завтра?
– Буду очень рад, — галантно отвечает Дау.
На другой день она явилась с немыслимым начёсом, изменившим милое, по-детски наивное личико.
– Первое, к чему стремится девушка — обезобразить себя прической, — высказался Дау.
Однако корреспондентка не поддержала ненаучного разговора. Она достала из желтой папки новый вопросник.
– Лев Давидович, любите ли вы искусство?
– Люблю. Поэзию, живопись, кино, театр.
– Кто ваш любимый поэт?
– Лермонтов.
– Это в русской поэзии?
– Нет, в мировой, Лермонтов величайший гений всех времён. О его смерти нельзя думать без боли…
– Ваш современный любимый поэт?
– Очень люблю Симонова. Я старый симонист.
– А как вы относитесь к басням?
– Люблю.
– Крылова?
– Да.
– А Панову любите?
– Великолепно пишет.
– А ещё каких писателей?
– Всех трудно перечислить.
– Почему, на ваш взгляд, необходимо искусство?
– Потому что интересно, потому что изображены люди, жизнь.
– А если жизнь изображена неверно?
– Фальшивые картины и книги никому не нужны.
– Лев Давидович, вы любите музыку?
– Нет. Мне слон на ухо наступил. И потом, в детстве меня насильно учили играть на пианино.
– Так вначале всех учат насильно.
– Это неверно. Ничего хорошего такие методы не дают.
– А оперу вы любите?
– Не-ет. Орут ужасно!
– Ну, а балет?
– Терпеть не могу. Но это, разумеется, моё личное мнение. Я знаю многих людей, которые без ума от балета. Дело вкуса.
– А драму любите?
– Да.
– А кино?
– Очень. Пожалуй, лучшая из всех когда-либо виденных мной картин — «Баллада о солдате».
– Она ведь такая простая…
– Это и ценно. Нет ничего хуже «режиссёрских находок».
– Лев Давидович, как вы относитесь к современной живописи?
– Я не люблю умничанья, и картины, где умничают, — ужас. В искусстве важно: нравится людям или нет. Самое главное в искусстве — правда. Природа здорово устроена! Но только трудно дойти до истины, да ещё надо с трудом отказываться от неверных, но, казалось бы, менее парадоксальных положений.
– А в науке есть шаблоны?
– Нет. Если новая работа — она оригинальна, если повторение — она никому не нужна.
Появляются врачи.
– Насколько я понимаю, — говорит врач, — вы тут ведёте научные беседы?
– Околонаучные, — уточняет Дау, — о науке мне сейчас ещё рано говорить, надо сначала посмотреть последние журналы…
– Лев Давидович не верит в телепатию, — заявляет студенточка.
– Как? — ужасается доктор. — В этом много скрытого смысла.
– Вот именно. Скрытый смысл можно усмотреть в любой глупости. Телепатия — обман трудящихся в чистейшем виде…
– Однако и за рубежом…
– За рубежом? — перебивает Дау. — Но буржуазии нужен обман. А вот нам он ни к чему.
– Но, согласитесь, в науке ведь есть необъяснимые явления.
– Нет! Любое явление науки можно объяснить. А жульничество — нельзя. В этом и состоит разница между ними.
После врачебного осмотра Дау спросил, когда прекратится боль в ноге.
– Терпение, Лев Давидович, терпение, — ответил врач. — Лучший лекарь — время. Знаете, если бы я был на вашем месте, я бы мог не думать, что у меня болит нога. Попробуйте! — Он сделал паузу. — Получается?
– Да!.. Я действительно могу не думать, что у вас болит нога!
– 1:0 в вашу пользу, — сдаётся врач, прощаясь с академиком.
14 марта 1966 года к Ландау приехал известный невропатолог и психиатр, лечащий гипнозом. Дау приветливо поздоровался с врачом. Но по настороженному взгляду врач заметил, что пациент ему не верит. Врач привёз с собой двух молодых людей. Гипнотический сеанс начался.
– Спать! Спать! Спать! — повторял врач.
Молодые люди моментально уснули. Дау вытянул шею и удивлённо взглянул на спящих. Врач пристально смотрел в зрачки больного, сосредоточив во взгляде всю свою волю:
– Спать! Спать!
Больной смотрел на него насмешливо и недовольно. По лбу и по щекам врача струился пот. Всё напрасно. Дау хмурился и нетерпеливо поглядывал на часы.
– Ну как? — спросила Кора после ухода врача.
– Балаган, — усмехнулся Дау и махнул рукой. — Он ещё двух гусей привёл, которые тут спали.
Маленький кабинет академика с окном, выходящим на Ленинский проспект, полон народу.
– Здравствуйте, коллеги, — академик обеими руками пожимает тянущиеся к нему со всех сторон руки.
