Сергей Скрипаль - Контингент (Книга 1, Афган)
Пашка тряхнул головой: "Вот, черт, задумался!" По узенькой улочке по направлению к "блоку" кто-то шел, даже не шел, а крался.
Пашка рассмотрел в руках у тени автомат и подтянул поближе свой. Вдруг фигура быстро побежала, на ходу поворачиваясь в сторону кишлака, откуда раздался гулкий выстрел. Фигура побежала еще быстрее, звонко заорав оськиным голосом: "Ду-у-ухи, ду-у-у-хи..." Оська на ходу оборачивался и коротко стрелял. Пашка заорал: "Тревога! Духи!", но можно было и не орать, потому что все и так уже услышали стрельбу и бежали к стенам и амбразурам.
Рахимбобоев подскочил к Пашке и приказал встретить Оську. Пашка скатился по наклонному желобу, над которым вел наблюдение за кишлаком. Со стороны кишлака раздавались редкие одиночные выстрелы. Оську пока не было видно из-за поворота тропы. Пашка решил выскочить ему навстречу. Вынырнув на тропу, Пашка увидел Оську. Оська подлетел к стене "блока" и с размаху врезался в нее лицом и кулаками, сжимающими автомат. "Ранили, гады!"- пронеслось в голове у Пашки, и он побежал к Оське. Оська отскочил от стены и побежал ко входу.
Пашка никак не мог понять, что с Оськой. Оська увидел Пашку, когда почти наткнулся на него и сразу же заорал:
- Паша, в "блок"! Духи, Паша!
Что-то незнакомое послышалось в голосе Оськи, но размышлять было некогда, и Пашка, пропустив Оську вперед, поспешил за ним, на всякий случай выпустив очередь в черный кишлак.
Все сидели на стене и всматривались в ближние дувалы. Оська подскочил к командиру "блока" и частой скороговоркой говорил, что его скрутили в самоходе и бросили в сарай, что он смог выкрутиться и убежал, но его заметили и пытались застрелить. Капитан в сомнении покачал головой, по ничего не ответил Оське, потому что из кишлака донеслись вопли, приближающиеся к "блоку", и выстрелы.
Командир приказал открыть огонь по наступающему противнику. По улочкам бежали люди, стреляющие из ружей. Они падали под плотным огнем автоматов со стен "блока", почти неуязвимых для нападающих, но все же пули иногда щелкали по бетону, и в конце концов одна хлюпнула в горло Попцова, и он, слабо вскрикнув, вытянулся на стене. Разъяренный командир, обманутый в своих надеждах на договорность кишлака, заорал, перекрикивая треск выстрелов:
- Вперед! Стереть гадов с земли! В атаку!
Солдаты сорвались с мест и ринулись вниз, затопляя улочки кишлака, уничтожая стрельбой все живое, швыряя гранаты за дувалы, превращая деревушку в ад. Крики женщин, яростные вопли редких мужчин, плач детей и вой собак постепенно замолкали под жестокой атакой шурави. Пашка летел вперед вместе со всеми, но не стрелял, никак не мог понять, где же атакующие. Что всего-навсего эта горстка стариков со старинными ружьями, которых возглавлял одноногий Халим, и которые теперь лежат распластанные неподалеку от "блока", это и есть духи?! И вспомнились, вдруг Пашке слова одного тяжело раненного майора, с трудом хрипевшего на носилках перед отправкой на самолете в Ташкент. Пашка сидел около носилок, с жалостью глядя на офицерское лицо, подернутое желто-серой пылью смерти, с искусанными вдрызг губами, с синевой вокруг рта и глаз. Майор приоткрыл глаза, полные предсмертной муки, увидел Пашку и тихо заговорил:
- Хана мне, солдат, хана. Отвоевался...
Помолчал долго майор, Пашка подумал, не умер ли.
- Ты вот что, солдат, не верь, ничему не верь, что тебе говорят, - вновь зашептал майор, - здесь душманов нет!
Пашка удивленно вскинул брови.
- Да, да, нет! Мы же не против духов воюем. Мы против целого народа воюем!
Замолчал майор. Тут началась погрузка, и некогда было думать Пашке над офицерскими словами. Потом уже Пашка возвращался к тому разговору и стал понимать, что хотел ему сказать майор.
Вот они, эти душманы, лежат в пыли старики и дети, женщины и мужчины, которых положили ночью на тесных улочках ночного кишлака.
Добрел Пашка до домика Халима, вошел во дворик дувала, посидел на корне дерева и вдруг вспомнил, что среди убитых не видел трупа Лалы. Кинулся Пашка в домик. Лежит на полу истерзанное тело девочки. Пашка подошел поближе. Платье на внучке Халима разорвано в лоскуты. Кровью ноги забрызганы от лобка до колен, а под грудью, острой, маленькой, с иссиня-черными сосками, штык-нож -торчит автоматный. Почернело в глазах у Пашки, кинулся он назад по кишлаку. Бежит, о каждый дворик заглядывает, В одном из них увидел он Оську, на камне сидящего, о чем-то солдатам рассказывающего. Успокоил дыхание Пашка, подошел поближе, сел рядом, прислушался к Оське.
- Я, значит, на нее суку увалился, коленом между ног ей въехал, - говорил Оська, - а она упирается, заорать хочет. Ну, я ей пасть быстро тряпкой закрыл. Заорет, думаю, весь кишлак на уши поднимет. Да еще по морде слегонца врезал, а она и с катушек. Тут-то я ее...
"Так вот в чем дело, - пронеслось в голове у Пашки , - вот почему этот гад об стену бился!" У Пашки внутри все захолодело, в голове стало неприятно пусто, даже затошнило от догадки. Ведь этот гад Оська спровоцировал уничтожение кишлака! Наверняка он залез в дом Халима, чтобы затариться гашишем, пока старик вместе с остальными был на намазе. Может, там же и курнул, да и за кайфовал, а там и Лала пришла. Лала... Ее бесстыдно обнаженное мертвое тело вновь предстало перед Пашкой, и он в бессилии скрипнул зубами. Конечно, это Оська, и никто иной изнасиловал Лалу, а потом убил. Что же делать? Что, что?.. Пашка готов был броситься на Оську, но осторожность, которой он научился здесь, остановила его. А чем он докажет, что было именно так? Может, действительно, жители сошли с ума и кинулись на "блок" с несколькими ружьями и кинжалами? Пашка мучительно думал, не слушая трепотню Оськи. Из лачуги, стоящей внутри дувала, в котором сидели солдаты, вышел маленький ребенок, полутора-двух лет, на некрепких босых ногах он еле передвигался по пыльной дорожке. Рваная рубашонка до колен обнажала его худенькое рахитичное тельце. Ручонки малыш расставил в стороны, согнув их в локтях и кулачками тер глаза, беззвучно плача. Огромная, непропорционально уродливая голова падала то на левое, то на правое плечо, то на грудь, и его тело, как бы пытаясь установить равновесие, не упасть, раскачивалось из стороны в сторону. Ребенок заметил чужих людей и остановился, опустил руки, хотя его ножки подгибались, еле держа тельце. Оська увидел малыша и громко расхохотался:
- Гля, башковитый какой!
Затем схватил автомат, направил его на малыша и прострекотал языком:
- Тр-р-р-р-р...
Малыш испугался и опять заплакал, чуть громче, чем прежде, но было видно, что это ему стоило больших сил, потому что он посинел и упал на живот. Пашка вскочил, хотел броситься к малышу, но не успел. Блекло-серой птицей метнулась из лачуги зазевавшаяся мать, схватила на руки ребенка и так же быстро исчезла, затаилась за глиняными стенами от врагов и наступившего рассвета.
