Андрей Старостин - Повесть о футболе
Нередко старый кержак на потеху играющим появлялся у футбольного поля и учил крамольников уму-разуму. Сыновья только поеживались, когда отцовский кнут со свистом прохаживался вдоль взмокших от пота спин. Но футбол брал свое. Спортивный кружок процветал. Команда выиграла приз, учрежденный для «диких» команд журналом «К спорту», редактором которого был все тот же Борис Михайлович Чесноков.
Кружок множил свои ряды, привлекая к футболу и любителей поиграть и зрителей с близ лежащих заводов и предприятий. «Недреманное око» забеспокоилось, заподозрив, что рабочие используют «стадион» для нелегальных сборищ. Бориса Михайловича потянули в полицейский участок к ответу, где он получил строгое внушение, как личность, способствующая «возникновению возможных беспорядков».
Неизвестно, чем бы все это закончилось, поскольку Бориса Михайловича застращать было не так-то просто: характера он был норовистого. Но его и ведущих игроков кружка вдруг пригласили перейти в классную команду «Новогиреево».
И вскоре произошла футбольная сенсация. Вчерашние «дикие», выступая за «Новогиреево», нанесли сокрушительное поражение самим «Морозовцам». Я уже упоминал об этой знаменитой команде непобедимых «Морозовцах» из Орехово-Зуева.
Команда возникла при текстильной фабрике, принадлежащей знаменитой купеческой фамилии Морозовых. Русский фабрикант дал публикацию в английских газетах о том, что для Орехово-Зуевской мануфактуры нужны специалисты, «умеющие играть в футбол»… Вскоре в подмосковный город прибыли футболисты, действительно умевшие хорошо играть в футбол – Гринвуд, Томлиссон, Макдональд и братья Чарноки, один из которых, рыжий Вилли, несколько лет ходил в фаворитах московского футбола.
«Морозовцы» долго были непобедимой командой. Ее так и называли – «Гроза Москвы». Команда, выступая в первенстве столицы, с явным превосходством выигрывала чемпионат. Перенимали футбольное мастерство у англичан и ореховские доморощенные футболисты. Наряду с англичанами в состав команды входили русские спортсмены – Кынин, Мишин, Голубков. А в последующем «ореховский родник» дал целую плеяду высококлассных футболистов в сборную команду Москвы и России – Туранова, Андреева, Архангельского, Шапошникова, Белякова.
Вот этих непобедимых «Морозовцев» и развенчали вчерашние «дикие» под флагом «Новогиреева» во главе со своим капитаном Борисом Чесноковым.
Как-то, обмениваясь впечатлениями о современном футболе, Борис Михайлович шутливо сказал о демократичности сегодняшнего футбола. Я, несколько недоумевая, переспросил, что это значит. Борис Михайлович разъяснил:
– Ну, что сейчас играют – кого хочешь, того и толкнул!
– То есть как – толкнул? – опять спросил я.
– Да так, невзирая, как говорится, на лица. А в наше время поди-ка, к примеру, Чарноку на ногу наступи – неприятностей не оберешься.
И я вспомнил крупную полемику в спортивной прессе двух капитанов – Чеснокова и Чарнока, возникшую по поводу недостаточного якобы «почтения» к персоне англичанина со стороны русского футболиста. Англичане выходили на поле с девизом – «Душу богу – тело клубу». Звучит совсем неплохо. Жертвенно, так сказать. Но дело в том, что тело-то подразумевалось не свое, а противника.
Перебирая в памяти впечатления о далеком прошлом футбольной Москвы, я не искажу истины, если назову этот пролетарский район у Рогожской заставы одним из истоков столичного футбола.
Как мне представляется, именно здесь зародился замечательный футбольный коллектив, который носит сейчас название «Торпедо». В те времена теперешний автомобильный завод имени И. А. Лихачева был крохотным предприятием и назывался АМО. Советскому народу этот завод остался в наследие от крупного русского промышленника Рябушинского. О его мощности можно судить хотя бы по такой цифре, что к ноябрьским праздникам в 1924 году были выпущены первые десять советских автомобилей.
Я помню названия команд того периода, возникавшие в той части Москвы: РСКС – Рогожско-Симоновский клуб спорта, «Рускабель», «Пролетарская кузница», РКимА – Рабочий клуб имени Астахова. У каждого из этих клубов была своя судьба, свои взлеты и падения, все они оставили след в развитии футбола в Москве.
И все в какой-то мере являются прародителями сегодня существующих клубов.
Рогожско-Симоновская застава. О, как это казалось далеко! Через кривые московские переулки, по булыжным мостовым, по зеленому массиву Садового кольца, через полянки и пустыри возле Симоновского монастыря, с маленькими чемоданчиками в руках и с огромным энтузиазмом в сердцах шли футболисты померяться силами. На ходу делились мнениями о достоинствах противника, обсуждали фаворитов. А фаворитами в РСКС тогда были братья Канаевы – Павел, Василий и Константин, – Симаков, Зуев, Силин. Там же начинали играть братья Поляковы – Андрей, Василий и Сергей.
На Рогожке мне запомнился Иван Астахов. Высокий, с большой круглой, как ядро, головой на мощном торсе, крепко стоящий на отлитых из чугуна ногах. Обычная его исходная позиция – согнутые в локтях и запястьях руки, напруженная готовность во всей фигуре ринуться в атаку на владеющего мячом противника – вызывала у любителей футбола восхищение. Уж больно он был колоритен своей футбольной могучестью. Этакий Васька Буслаев, да и только! Но его народная кличка неизвестного происхождения была более прозаичной: его добродушно называли «Бамбула».
Тонким спортивным мастерством Астахов, может быть, и не обладал. Но он играл в лучших традициях того времени: смело – не грубо! – и честно.
На смелости и честности мне хочется остановиться подробнее.
…Судьба сводит иногда с людьми, которые вдруг делаются для нас необходимыми. Так случилось и со мной.
Мы сидели в ресторане «Метрополь» – Федор Селин, Константин Блинков, Валентин Прокофьев и я. Тема извечная – футбол. Как раз ввели новые правила, и мы спорили о том, будет ли теперь в футболе двузначный счет или нет. Ведь с упразднением третьего противника (правило «вне игры» теперь фиксировалось не по трем, а по двум игрокам) беков обували в чугунные бутсы. Так многим казалось.
– Поди поиграй против пятерки нападающих, если она выстроится на рубеже последнего защитника, – говорили центр-хавбеки Селин и Блинков.
Темпераментный Прокофьев небезосновательно возражал, сардонически улыбаясь:
– Да вы вместо одного упраздненного, еще пятерых защитников в штрафную площадь притащите…
Спор, как всегда в футболе, не обещал установить истину, и я, все чаще отвлекаясь от него, заглядывал на соседний стол, за которым ужинали четверо мужчин.
Мое внимание приковал мужчина с головой мыслителя. Большой лоб и энергичный, четырехугольный подбородок делали его лицо необыкновенно выразительным. В глубоко посаженных серых глазах вдруг вспыхивали искорки веселья и громко звучало раскатистое «Ха-ха-ха». Он так искренне, непосредственно смеялся, отделяя каждое «ха» в самостоятельный звук, что собеседники отвечали ему таким же заразительным смехом, и жизнерадостность этой четверки вызывала зависть. По-видимому, подумал я, у них тема поинтересней нашей «вне игры».