Валерий Золотухин - Знаю только я
Высоцкий:
— Дня через два я и от «Макенпотта» откажусь, очень сильно поругаюсь с Петровичем.
Можаев вчера бросил такую фразу:
— Чего ж он, скажут, у Любимова играет, а как один выходит, так ничего у него не получается.
Мысль обидная, но еще больше потому, что они все кругом — и друзья, и прихлебатели шефа — вдалбливают ему это, льстя ему тем самым. Шеф и в самом деле думает, что мы только у него хороши.
5 октября
Ужасный вечер вчера был. Играл «Доброго», и казалось, плохо, выдавливал из себя, как из тюбика. На съемке по-прежнему сознаю свою беспомощность и бездарность оттого, что никто помочь кругом не может, — жутко становится, одиноко, и начинается мандраж, и не на кого опереться… Хоть бы словом, хоть бы взглядом кто поддержал… и ничего не получается… И зависть гложет к тем, у кого все получается.
8 октября
Нина! Мне надоел ваш флирт с Ванькой. Он у меня вот тут, я сыт им. Мне надоело быть мишенью насмещёк, намеков и идиотских шуток, мне надоело играть роль удобного супруга, мне надоело строить хорошую мину при плохой игре. Мне надоел ваш флирт, будь он хоть в самой расшутливой, безобидной форме.
Запретить его я не властен, если хочется — что ж, но не делайте этого на глазах всего театра — мне стыдно, ты меня позоришь, мне говорят люди, мне надоело им объяснять, что это у вас все в шутку, что у вас такая игра… Вас видят вместе на улице и мне говорят, мне надоело сохранять интеллигентность. Я говорил тебе об этом много раз и в разной форме, я разговаривал с Иваном и с вами вместе… мне это надоело… к моим речам все глухи, что ж, перейдем к делу. Прошу запомнить: если я вас увижу где-нибудь вместе — на улице или в театре (исключая сцену) — пеняйте на себя, я подчеркиваю — на себя, вам не поздоровится обоим, а тебе — в первую очередь: подойду и хрясну по роже при всем честном народе, мой взгляд на подобные меры воспитания ты знаешь. Вам нет никакого дела до моих неловкостей, вам не жаль базарить налево и направо наши хорошие привычки — давайте обзаведемся плохими. Я тоже закручу флирт на твоих глазах и попрошу кого-нибудь подыграть мне. Я вас видел сегодня из машины, когда ехал с «Мосфильма», — вы шли под ручку и смеялись; я грешным делом подумал — не надо мной ли?
Мне очень одиноко в театре, когда не играет Высоцкий, как-то неуверенно. Когда Высоцкий рядом — всё как-то проще, надежнее и увереннее.
11 октября
9-го был выходной день. С утра и до конца смены снимался. Спал плохо после разговора с женой. Она, как я и думал, сидела на тахте в пеньюаре и улыбалась, словно я горожу что-то несусветное и не имеющее к ней никакого отношения — Вася шутит. Дело житейское.
В творческом буфете:
— Говорят, нет демократии на «Мосфильме» — директор объединения стоит в очереди с обычными смертными.
Биц:
— Можаев — это человек, написавший «Кузькина», а «Кузькин» — это жемчужина современной русской литературы, это уникальное произведение, которое останется в веках, и вдруг приходит какой-то мальчик (Назаров) и начинает этого Кузькина перекраивать под себя. Мы дали ему сценарий, спросили: «Нравится, будете делать?» — «Да, буду», и начинает переписывать сценарий… Нас устраивал сценарий, который представил Можаев, а не то, как это представляется Назарову, ведь он теперь концы с концами свести не может, и ни один черт не разберет, что он наснимал. В этом ему помогли артисты, но их понять можно, на то они и артисты — одному хочется одно, другому — третье. Но режиссер должен следовать сценарию, за который он взялся по доброй воле; получается Назаров, а не Можаев.
Снимали сцену в магазине, первую половину. Я был очень весел и пел. Капустянская[81] сказала: «Это к слезам. К слезам восторга». И правда, к слезам оказалось, я встретил этих «друзей». Это было 8-го, 9-го мы собирались к Гараниным, но не пошли ввиду размолвки.
Вчера был сотый «Галилей» — официально, с афишами, поздравлениями и даже с шампанским в конце. Играли здорово. Шеф с Высоцким в размолвке. Звонил Полока из Ленинграда:
— Режут… потерял всякий ориентир… Но Киселеву в Москве был большой втык… за другие дела, ситуация сложная у него, и это может нам помочь. Жду Славина[82]. Они должны нам показать то, что они наработали, если это нас не устраивает, мы снимаем свои фамилии с титров… Думаю, что это их испугает… Тогда картина ляжет на полку, это лучший выход из теперешней ситуации.
Шеф:
— Ты вспоминаешь Кузькина?
— Я его не забывал.
— А то вы теперь больше снимаетесь, а мы смотрим. «Стряпуху»[83]… и т. д.
— Я к «Стряпухе» не имею никакого отношения…
— Твой друг имеет прямое к ней отношение… А главное, диапазон большой от таких песен к «Стряпухе».
— Это было до песен…
— Ну почему, он и тогда писал…
— Это был ранний период творчества.
— A-а… ну тогда ладно.
Высоцкий:
— Он со мной доиграется. Что это за манера — не здороваться, не видеть человека…
В театре интриги. Появился третий Тартюф — Вилькин.
[На полях.] Были у Гаранина. Провожали болгарина. Мы все — я, Никита, он — Раки, он гадал нам. В 1973-м ко мне должно прийти признание, я должен получить какой-то орден или еще что-то. — Запомни этот год.
13 октября
А сегодня с утра настроение паскудное, как говорит жена: «Опять блоха на ногу наступила». Вымылся на всякий случай. Вечером надо будет, наверное, пойти к Максу, уезжает Марина и хочет, чтобы мы с Высоцким пришли, посидели, выпили и «попели, как тогда». Но Зайчик чувствует, что там будет Влади, и не хочет идти. У Марины в пятницу был последний съемочный день, и гримеры ее напоили спиртом, и Марина была совсем пьяненькая, чего-то хотела сказать и не могла сообразить.
15 октября
Но вот, погуляли, значит, мы в тот день с французами, понаделали забот. Во-первых, не хотела ехать жена — «не хочу, и всё, потом объясню… там будет эта… Влади, я не хочу ее видеть, я прошу тебя туда не ездить, так, как ты меня просишь не общаться с Бортником» и т. д. Как-то мне удалось ее уломать, и теперь думаю, зря.
Она согласилась, но с каким-то зловещим подтекстом: «Ну… хорошо, я поеду, но запомни это». Все это, т. е. посещение Макса, должно было состояться втайне от Иваненки, по крайней мере присутствие там Володи. Танька с Шацкой потихоньку у меня по очереди выведывали — должен ли быть там Володя; я сказал, что не знаю. Кончается спектакль, стоит счастливая Танька и говорит, что ей звонил Володя и «все мы едем к Максу… машина нас уже ждет, приехал за нами его приятель». На улице шел дождь, и машина была как никогда кстати, и все это было похоже на правду: и ее веселый тон, и машина, и приятель… Меня это обескуражило, честно говоря, но я подумал: а что? Высоцкий и не такое выкидывал, почему бы и нет? А вдруг так захотела Марина или он что-нибудь замыслил? Но всех нас надула Танька, а меня она просто сделала как мальчика.
