Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
В-третьих, прекращается празднословие ума. Ведь даже если ум и отвлечется, очень скоро звучание молитвы привлечет его назад.
В-четвертых, тот брат, который мечтает или празднословит, может опомниться и сказать себе: «Вот, этот человек молится, а я что делаю?»
Таковы плоды устного призывания Имени Божия, если, конечно, мы не нарушаем тишину и покой, произносим молитву спокойно, негромко. Имя Христово слышится, как гудение пчел, когда они вылетают и залетают в улей и делают мед, столь нужный и полезный. Так и у нас, когда мы, словно иные, духовные, пчелы, говорим в голос Имя Христово, получается как бы мед, столь полезный духовно.
* * *
А затем из устного призывания Иисусова молитва становится внутренней. Уму открывается путь внутрь, так что после этого человек творит молитву, не прилагая усилий. Он просыпается — и сразу Иисусова молитва начинается сама собой! Вначале приходится прикладывать старание, чтобы говорить ее. А когда он продвинется по этому пути, когда бульдозером устного призывания проложит для ума эту дорогу, тогда он свободно едет по ней на своем автомобильчике — уме. И молитва начинает свободно произноситься умом. А если человек продвигается глубже и успешней, что свойственно великим отцам-исихастам, то в сердце его открывается уже не обычная дорога, а проспект. Когда единственной заботой сердца является Имя Христово, тогда совершается великий праздник, на котором бывает большая торговля, с огромной выгодой, с большими духовными приобретениями. Человек становится богачом. Но начинает он как мелкий торговец. Поэтому-то и необходимо устное призывание.
Итак, мы не обращали внимания на то, что нас не понимали другие, и продвигались по нашему пути. Если бы мы не прилагали усердия к устной Иисусовой молитве и не соблюдали молчания, наш ум бродил бы по всем переулкам и приносил бы всякий мусор. Если бы мы не нашли этого великого Старца, то читали бы только службы. Так один бесноватый, как-то раз придя к нам, кричал: «Ступай на вечерню, брось четки!» Сам бес проговорился, какой сильной может быть наша беседа с Богом. Поэтому исихастская жизнь, то есть четки с поклонами, с Иисусовой молитвой, намного выше, чем церковное псалмопение. Церковная служба, с тропарями и всем остальным, хороша, но с Иисусовой молитвой не сопоставима. Поэтому мы и ложились рано спать и просыпались на закате солнца, чтобы всю ночь посвятить Иисусовой молитве. [43]
* * *
Я, поскольку обычно рядом со мной никого не было, говорил молитву в голос. И говорил непрестанно, так что у меня болело горло. Я сказал Старцу:
— Старче, от молитвы у меня болит рот и язык, опухло горло. Я не могу вздохнуть: у меня болит сердце. У меня в горле как будто рана, скоро будет язва.
— Пусть будет. С тобой ничего не случится. Терпение! Молитву не прекращай! Говори ее. Пусть болит! Боль принесет духовное наслаждение. Если не будет боли, плода молитвы ты не увидишь. Эта молитва тебя спасет. Она тебе поможет. Она тебя утешит. Она тебя научит. Она станет для тебя светом. Взывай и восклицай! Утверди ум, разум не на внешнем, а на внутреннем. Не слова и теории, проповеди и многие хлопоты, но трезвение и молитва со смирением. В этом суть, таков святоотеческий путь, таковы заповедь и наставление наших дедов. Испытай это на деле. Ибо если у тебя не будет практики, как ты будешь говорить о теории?
— Буди благословенно. Но при вдохе и выдохе у меня болит сердце. [44]
— Ничего с ним не случится!
Когда я говорил Иисусову молитву и старался исключить всякую мысль и всякий образ, чтобы во мне господствовала лишь эта молитва, приходило искушение. Помысл мне говорил: «Ты сейчас лопнешь от натуги». Я отвечал: «Пусть я лопну, пусть я на кусочки разорвусь. Но биться будем здесь. Это как дважды два четыре».
* * *
Первым в Иисусовой молитве был Старец. Целый день он нам напоминал: «Держите молитву! Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Эта молитва вас спасет. Имя Христово вас просветит, вам поможет, восполнит все, чего вам недостает, вас возрастит, станет для вас всем. Если вы не говорите эту молитву, это означает, что вы не положили доброго начала».
Все учительство Старца состояло в том, что он нас побуждал, подталкивал, наставлял, напоминал и следил за тем, чтобы мы помнили Бога посредством молитвы, умного делания, и посредством исихастского метода боролись со злом. Обучая нас обязанностям монаха, [45] он придавал большое значение этому практическому методу умной молитвы.
Поскольку его собственная жизнь была сплошным понуждением себя к молитве, он настаивал на том, чтобы и мы понуждали себя, сколько можем. И все это ради того, чтобы глубоко утвердить в уме и сердце Имя Господне, которое есть краеугольный камень всего духовного строения. Старец мне говорил: «Если ты возьмешь себе послушника, не учи его ничему, кроме молитвы. Молитва даст ему и благоговение, и устремленность к Богу, и внимание, и исповедь, и готовность к послушанию — все это ему дарует молитва».
Вся наука Старца состояла в том, чтобы мы вдыхали и выдыхали Имя Христово. Чтобы на нашем бдении мы часами сидели, низводили ум в сердце и дышали молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!»
Не знаю, есть ли сейчас такие люди (их, наверное, можно пересчитать по пальцам), которые и сами так трудятся, и других учат этой богопросвещенной, спасительной науке, действительно обновляющей, воссоздающей и исцеляющей душу молящегося. Душа человека, и особенно монаха, остается больной, если эта наука ему известна, но не применяется на деле.
* * *
Бывало, что, когда я молился, ум не встречал абсолютно никакого препятствия и, как пуля, с невообразимой и непостижимой скоростью летел ввысь и прикасался к тому, что превосходит вещественную природу. А иногда я чувствовал, как молитва не может подняться выше потолка. Недоумевая об этом, я спросил Старца:
— Старче, иногда бывает, что у меня не получается молиться, мой ум не может подняться выше крыши келлии. Почему так? Почему я чувствую это препятствие?
— Это бесы, дитя мое, которые невидимо находятся рядом. Это они препятствуют тебе по попущению, по домостроительству Божию, ради науки, которой, возможно, тебя обучает Бог для твоей опытности.
И еще он мне говорил:
— Дитя мое, посмотри, как поступает моряк. Когда дует ветерок, он без труда идет вперед под парусами. Однако если случится безветрие, штиль, он берется за весла. И тогда он трудится, потеет, но все же продвигается вперед. Так и мы. Когда приходит благодать Божия, тогда Иисусова молитва говорится сама собой. Однако когда, по домостроительству Божию, благодать удалится, мы должны взяться за весла, подвизаться, показать наше произволение.
