Фрида Вигдорова - Девочки (дневник матери)
Саша:
— Если ты даже не разрешаешь, мне все равно приятно.
7 января 48.
Саша:
— Мама, почему старые коты ничего не любят?
— Кто тебе сказал?
— Видишь, я была в гостях у тети Сони и познакомилась там с котом. Ему 12 лет, он старше меня. И вот я его гладила, под шейкой гладила, за ушами, по усам погладила, спинку, а он не мурлыкал. Тогда я поняла, что старые коты ничего не любят.
Она постоянно кончает свои рассказы какими-нибудь умозаключениями.
8 января 48.
— Саша, ты чего плачешь?
— Потому что ты сердишься.
— Но ведь я не на тебя сержусь?
— Все равно, я не могу, когда ты сердишься.
Стоит мне нахмуриться, Саша испуганно восклицает: «Ой, все пропало! Ты сердишься!» — и плачет. К Шуре это не относится — он может сердиться сколько угодно. Я спросила Сашу, почему она не плачет, когда папа сердитый. Она помолчала, подумала и сказала:
— Папа сердится и молчит, а ты, если рассердишься, говоришь страшные слова.
— Какие слова?
— Ты говоришь: «Черт знает что!», «Какая подлость!».
Гм…
* * *Саша, рисуя:
— Ах, глупая я баба! Не тем карандашом покрасила!
* * *Саша:
— Мама, а волк понимает по заячьему языку?
11 января 48.
Сегодня Саша отбыла на Стреле в Ленинград.
Услыхав, что поедет она вместе с дядей Ираклием[32] и тетей Вивой, у которых есть дочка Манана, Саша изрекла: «Какие все имена чудны́е»!
Придя в купе, воскликнула: «Какая комнатка маленькая! Изолированная?»
А когда мигнул свет, спросила: «Ограничитель?»
И, наконец, увидев, что П. И. Лавут[33] закурил, осторожно сказала: «А я читала, что курить воспрещается».
(Я даже не подозревала, что у нее такой обывательский лексикон. Однажды за обедом она поразила нас следующей распошлой фразой: «Храните деньги в избирательной кассе!» — тут, видимо, перемешалась избирательная кампания со сберегательной кассой.)
Утром, когда Шура было раздумал брать ее, огорчилась, но вела себя сдержанно, только сказала:
— Какое у тебя слово неверное, как у царя.
Потом стала читать мне невообразимо длинную сказку под названием «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Читая, поминутно спрашивала: «Страшно тебе?» и добавляла: «Не надо страшиться, все будет хорошо».
* * *Галя увлекается книгой «Жизнь и приключения Роальда Амундсена». Все географические названия отыскивает на карте.
Галя с нетерпением ждала минуты, когда Саша с Шурой уехали, очень хотела поскорее остаться со мной вдвоем и теперь наслаждается моим обществом.
14 января 48.
Галя:
— Когда я получаю тройку, ты любишь меня меньше, чем всегда. А почему, если тебе статья не удается, я все равно люблю тебя по-прежнему?
— Потому что ты тройки получаешь по небрежности.
Я же…
— Пожалуй, ты права.
15 января 48.
От Шуры пришло письмо.
Про Сашу он пишет так:
«Вела себя дочка безукоризненно, только боялась засыпать без меня (я стоял с Ираклием в дверях купе со стороны коридора), причем это вполне можно понять и простить. Я присел к ней, и она быстро уснула. Ираклий и Вива очарованы ею. Саше было все безумно интересно. Ираклий и Павел Ильич пели хором для нее. Кое-как переспав, мы подъехали к Ленинграду. Я внушал девочке, что надо слушаться бабушку [Галину бабушку Валю. — А. Р.], много гулять, научиться самой одеваться и приехать к маме здоровенькой, красненькой, голубенькой, беленькой… “Я не пластилин!” — сухо заметил ребенок, убив Павла Ильича наповал.
Встреча была роскошная, по первому разряду. Со всех сторон кинулись: бабушка Валя, дядя Илюша, тетя Руня[34] и дядя Шапиро с машиной (что особенно приятно)».
* * *С нашими детьми не соскучишься: у Гали, кажется, аппендицит.
У Гали были: ветрянка, корь, скарлатина, свинка, дифтерит, коклюш, воспаление среднего уха. Когда нам показалось, что остались только сап и чума, Галя сломала ногу. Но, видно, и этим не исчерпалась ее изобретательность.
Неужели операция?
17 января 48.
Сегодня я отвела Галю в Филатовскую больницу. Она вела себя очень мужественно. Объявила врачу, что операции нисколько не боится, а мне сказала: «Я знаю, когда я уйду, ты перестанешь есть и пить. Так вот, очень тебя прошу: ешь, пей и не грусти. А лучше всего переезжай на Сретенку, чтобы не быть одной».
А в глазах — любопытство: что такое ждет ее там, в больнице?
На прощание Галя сказала так: «Мама, если ты будешь приносить сладкое, то пирожных не надо: пирожные трудно ломать. Лучше шоколад, он легко делится на дольки и можно будет поделиться с соседями».
18 января 48.
Пришла я домой. Немыслимо тихо и пусто.
Галя пишет из больницы: «Дорогая мама! Меня положили к моим ровесникам-мальчикам. Ребята хорошие. Я одна между ними девочка, но они относятся ко мне хорошо. Днем сегодня дали передачу. Один мальчик, мой сосед (ему голову продавила машина), угостил меня яблоками и конфетами. Я уже с ним подружилась».
19 января 48.
«Муся! Спасибо за подарок. Он очень вкусен. Вчера меня смотрел хирург и сказал, что оперировать будет во вторник. Мамочка, я видела грудную девочку с тремя носами. Это страшно. Целую тебя. Галя».
20 января 48 (перед самой операцией).
«Дорогая мамочка! Спасибо за халат. (Кстати, как пишется это слово?) Чувствую себя хорошо. Сегодня меня будут резать. Брррр! Завтра мне можно есть только мандарины. Гив ми плиз».
А после операции она продиктовала сестре такое письмо:
«Мама, мне сделали операцию. Когда давали наркоз, я не плакала и вела себя хорошо. Сейчас чувствую себя хорошо. Не огорчайся».
Заместительница главного врача сказала: «Очень смешная и очень хорошая девочка. Когда шла на операцию, то все повторяла: нет, не буду плакать, нет, не буду плакать!»
Когда я пришла к ней на другой день, меня пустили в палату. Она лежала такая славная, с большими-большими прозрачными глазами, полными слез. Но сказала только: «Не обращай внимания, это просто так».
Ей говорить было больно, она тихо лежала, держа меня за руку. А девочка, ее соседка, и мальчуган — сосед с другой стороны — оба сказали: «Она у вас молодец, даже не стонала! И не мешала нам спать!»
И кто бы мог подумать такое про Галку, которая проливает слезы из-за сущих пустяков по три раза на день!
