Виктор Розов - Удивление перед жизнью. Воспоминания
А там, сразу же за домиками, сам Уолл-стрит. У-у-у, сколько я наслышался про это место! Даже неловко, что я вижу этот хищный Уолл-стрит. А он мне все-таки нравится. Есть в нем своя поэзия тайны. Я впервые попал в кварталы Уолл-стрита в воскресенье, и этот город в городе был пуст, как развалины Помпеи. Я бродил между серых громад небоскребов и чувствовал, что двигаюсь вдоль извилин уснувшего головного мозга. В будние дни Уолл-стрит понравился мне меньше. Обыкновенная суета с ералашем, и знаменитая биржа кишмя кишела человечками. Я провел на бирже около часа. Что-то мне с упоением рассказывали, показывали, втолковывали, но я ровным счетом ничего не понял. В моей душе ничего не откликнулось.
Вон здание компании «Зингер». Швейные машины. Как же, с детства помню! В доме с благоговением произносили: «У них есть швейная машина “зингер”». Нечто совершенное и богатое. У нас никогда не было швейной машины «зингер». Теперь есть какая-то, но никто на ней не шьет, не умеют. Здание тоже высокое. Говорят, это первый небоскреб в Нью-Йорке. Какой же он небоскреб – этажей сорок, не более. Так, согнувшийся старичок в толпе здоровенных акселератов. Забитый, затерянный. Если бы не был первым, и не вспомнили бы о нем.
А справа мост через залив. Как это висят такие многокилометровые мосты в воздухе без всяких подпорок?! Тянутся ниточки от края до края и висят. Парит в воздухе металл, десятки тысяч тонн металла, да еще асфальтовое покрытие.
О мостах, дорогах, эстакадах в Америке тоже можно было бы написать целую поэму. Когда я впервые увидел мост через Золотые Ворота в Сан-Франциско, я, человек очень мало технически образованный, для которого некошеный луг с нехитрым ковриком полевых цветов дороже и ближе целого большого города, невольно раскрыл глаза. Душу захолонуло, и чувство восторга ворвалось в мою грудь как порыв свежего ветра. Так с этим чувством восторга и въехал я под ажурные своды и промчался, глядя не на знаменитый Сан-Францисский залив, не на Великий, или Тихий, океан, от которого залив этим мостом и отделен, а только на причудливые кружевные его переплеты. Прямо как будто это не что-то, а кто-то, с кем хочется почтительно и доверительно поговорить
«Как вы себя чувствуете, дорогой и великолепнейший мост?»
«Спасибо, неплохо».
«Какой вы чистый, свежевыкрашенный!»
«Это оттого, что здесь специально трудится человек».
Он работает непрерывно. Начинает красить с одной стороны, дойдет до другой и сразу начинает все сначала.
«Вы, конечно, осознаете свою красоту и величие…»
«Как вам сказать… – скромно потупив очи в воды залива, отвечает красавец. – До некоторой степени. Не скрою, мне приятно существовать. Видимо, оттого что во мне все гармонично. Когда гармония нарушена, это ужасно. Вон я вижу там, за моим долговязым другом Бэй-бриджем, вдали какой-то завод. Как он уродлив, бедняжка, как ему тяжело существовать! Видите, какой от него всегда валит густой дым. Наверно, это от скверного самочувствия».
Конечно, в Нью-Йорке я поехал смотреть Бруклинский мост. Полное разочарование. Громоздок, тяжел, кургуз. Этакая груда железа наворочена. А этот, справа, которым сейчас любуюсь, – пример технического и технико-эстетического прогресса.
А не то мост, не то дамба в Нью-Орлеане длиной в сорок километров, а может, и в шестьдесят! Взяли и соединили два конца залива – раньше-то объезжали по берегу вокруг, в десять раз дольше. А теперь удобно и выгодно. И выполнено блестяще. Я еще из окна самолета заметил огромную, пересекающую водное пространство узкую полосу и гадал: что бы это могло быть?
А уж дорожные развязки просто кружат голову. Они взлетают в воздух в виде эллиптических эстакад в два, три, четыре ряда. В первый раз, когда мы увидели эти переплетающиеся в воздухе шоссейные дороги, Катаев непроизвольно начал аплодировать.
Америка – страна технических, инженерных, строительных чудес. Второй такой страны в мире я не видел. Старая Европа вместе с Парижем, Римом, Лондоном, Веной etc – музей древностей. Очень хорошо помню: прилетели мы из Нью-Йорка обратно в Париж, приземлились, и у меня было такое чувство, будто мы очутились в Саратове.
– Не люблю я американцев, – сказал мне один гид в Норвегии. – Что им ни покажешь, вечно цедят сквозь зубы: «А у нас это есть». Раздражает. – И, помолчав, добавил несколько печально: – В прошлом году я ездил в Соединенные Штаты. Действительно, у них все есть.
В Нью-Йорке есть дивный средневековый испанский монастырь. Он привезен из Испании целиком вместе с каменной оградой и даже булыжником, которым когда-то был вымощен двор.
В музее Фрик-Коллекшн (господин Фрик, умирая, завещал музей городу, и вход в него бесплатный) среди шедевров живописи всех веков и народов вы входите в комнату, где в золоченых барочных рамах висит один Фрагонар. И вся комната – с камином, росписями, люстрой и лепкой – в мгновение ока переносит вас во дворцы королей Франции.
– Какая дивная комната, – восклицаю я, – как обильно представлен Фрагонар!
– А это целиком привезенный из Франции будуар мадам Дюбарри, – меланхолично поясняет гид.
Все вы, конечно, читали: старый Лондонский мост купила Америка, и он стоит в Сан-Франциско. Я видел в кинохронике, как этого замшелого старца распиливали на каменные квадраты, нумеровали каждый кусок и грузили на баржи. А в Метрополитене – государственной картинной галерее Нью-Йорка – на отдельной подставке стоял Рембрандт, купленный в Европе не то за миллион долларов, не то за два.
Я совсем не хочу всем этим сказать: вот какая хищная Америка, все скупает, все хватает. Во-первых, не все, а только лучшее. Во-вторых, есть деньги, вот и покупает. У кого нет денег, тот продает. А у кого нет денег? У того, кто плохо работает, или не умеет работать, или с кем беда.
Америка покупает не только художественные ценности, она покупает ученых, патенты, врачей, архитекторов – все, что на земном шаре появляется нового, перспективного или просто все, что Америке надо. У нее нет предубеждений: ах, это не наше, это французское, или японское, или немецкое. Нюх на новое поразителен, а золото – оно обладает свойством магнита. Я присутствовал в английском парламенте, когда обсуждался вопрос – не издать ли закон, запрещающий английским врачам уезжать в Америку, а то в Англии скоро некому будет врачевать больных. А почему уезжают в Америку? Платят больше.
Америка не имеет предубеждений там, где вопрос стоит о целесообразности и элементарной выгоде. Однажды Генрих Гейне, защищая Дюма-сына от обвинений в том, что он (Дюма-сын) заимствует сюжеты своих произведений у других авторов, сказал: «Мне больше нравится пчела, которая берет нектар со всех цветов, нежели паук, ткущий из себя свою паутину».
