Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни
Гамсун действительно наслаждался жизнью, ездил к друзьям за город и часто был даже не в состоянии вспомнить, что делал накануне. 21 марта он пишет Лангену: «I was drank last night, or else I would wrote this to you long ago, today I am ill, have of course bad conscience. Thank you!»[80]
«Когда я бывал с ним в Париже, — писал Юхан Бойер,[81] — этой столице мира, ему могло прийти в голову останавливать всех попадавшихся нам свободных извозчиков, скупать все цветы у уличных цветочниц…
„Господи, все нутро пересохло“, — пожаловался один художник, подсаживаясь к столику Гамсуна. Гамсун махнул рукой официанту и распорядился: „Принесите нам двадцать пять бутылок пива…“ После веселого завтрака мы по его настоянию поехали на нескольких извозчиках искать в городе какую-то лавку, где он уже давно видел замечательное туалетное мыло. В конце концов мы нашли эту лавчонку, и Гамсун набрал множество кусков мыла в серебряной обертке, а потом на улице стал одаривать прохожих этим сокровищем. При этом он так веселился, что забыть это просто невозможно. После тяжелой напряженной работы нервы Гамсуна нуждались в разрядке, и чего только он тогда не придумывал! Но он относится к счастливчикам, которым все заранее прощалось. Все эти проделки лишь добавляли новые штрихи к образу Гамсуна, который уже в то время был легендой и который поднимался все выше и выше к звездам».[82]
* * *Однако Кнут не только веселился и работал в Париже. Именно в этом городе произошло его знакомство со Стриндбергом, которое имело колоссальное значение для Гамсуна.
Он уже давно внимательно следил за творчеством великого шведского драматурга, писал статьи и читал лекции о нем, начиная с 1881 года.
Одно время, как мы уже говорили, Кнут был буквально одержим Стриндбергом и часто писал о нем своим друзьям.
В одном из писем Гамсуна к Нильссону в 1889 году читаем:
«Со Стриндбергом я не встречался. У меня не было причин идти к нему лишь под предлогом знакомства. Я хочу держаться в стороне от великих людей до тех пор, пока не заслужу чести быть введенным в их круг. Я горд и не желаю в ответ на переданную визитную карточку получить известие, что того, к кому я пришел, нет дома (для меня). Нет уж, лучше я подожду.
Сегодня я послал Стриндбергу свою статью (на английском), которая была опубликована в журнале „Америка“. Я написал ее перед отъездом из Америки, но лишь сейчас она наконец была напечатана. В совершенно ужасном, изуродованном виде — статью искромсали и переделали так, что ее стало невозможно узнать. Меня не удивит, если я получу от Стриндберга письмо, в котором он будет ругать меня. В настоящем виде статья того заслуживает.
Кстати, со Стриндбергом сейчас происходит что-то странное. Брандес рассказывал мне, что его все время преследует страх сойти с ума. Он часто приходит к Брандесу и жалуется ему. Но у него сохранилась все та же замечательная работоспособность. Господи Боже мой, как этот человек работает! „Фрекен Жюли“ — прекрасная вещь, в тысячу раз лучше, чем „Женщина с моря“ Ибсена. Брандес рассказывал, что у Стриндберга в столе лежат двадцать две пьесы — только представьте себе, что это помимо уже изданных книг. В 1888 году было напечатано пять его работ. Он настолько плодовит, что даже Бальзак по сравнению с ним — пигмей. Кроме книг, он пишет еще и для журналов всей Северной Европы. Разрази меня гром, если больший труженик когда-либо жил на земле.
Случаются у него и ошибки, среди написанных есть просто плохие книги, но даже и в них у него бывают проблески — словно молния сверкнет в ночи, откровение, талантливая мысль, блистательный мазок гения — и вещь спасена! Его самую последнюю книгу, „Времена цветения“, я еще не читал, но, по словам Брандеса, она замечательна, он восхищался ею.
Я надеюсь когда-нибудь познакомиться со Стриндбергом. Я был приглашен на вечер, куда должен был заглянуть и он, но я не пошел туда — я горд по-своему.
Посылаю адрес журнала, где была напечатана моя статья о Стриндберге, на случай, если Вы захотите заказать ее. К сожалению, у меня нет экземпляра, который я мог бы послать Вам. У меня даже своего нет. Если бы Вы могли, когда будете посылать марки для своего экземпляра, заказать один и для меня, то я был бы Вам очень благодарен. Это обойдется Вам, помимо почтового сбора, всего в десять центов. Не могли бы Вы сделать это для меня, дорогой Нильссон? Моя статья вышла в 38-м номере (за 20 декабря). Я должен был послать деньги за свой экземпляр, но не могу послать ни датских денег, ни марок.
…A propos, „Экспериментальный театр“ Стриндберга все еще не создан. У этого человека, конечно, масса проектов, но вряд ли эту безумную идею можно осуществить здесь, в Копенгагене. Стриндберг даже не советовался по этому поводу с доктором Эдвардом Брандесом, а ведь доктор Брандес — драматург, и ко всему прочему он еще и друг Стриндберга. Но Стриндберг ни словом не обмолвился Эдварду об этом театре, так как знает, что тот отсоветует ему. Да, этот человек — натура яркая, горячая. „Только вперед!“ — вот его девиз. Но не всегда получается, как задумано».
Знакомство состоялось в 1894 году, Стриндбергу тогда исполнилось сорок пять лет, и Гамсун принял участие в его официальном чествовании. В письме к Лангену Гамсун описывал великого шведа как «ребячливого и гениального, выдающегося писателя и невероятного человека».
Стриндберг был действительно невероятным и очень сложным человеком, с расшатанными нервами и подвижной психикой.
«Их дружба, — писал Туре Гамсун, — всегда была „напряженной“, а темп ее можно определить как „стаккато“. После прогулок со Стриндбергом по вечернему Парижу по набережным Сены Гамсун приходил домой очень уставшим. Стриндберг был то неутомимым рассказчиком, который целиком и полностью овладевал вниманием слушателя и не давал ему расслабиться, и Гамсун часто чувствовал себя, как на приеме у стоматолога, то шел молча и за всю прогулку мог не произнести ни единого слова».
Август Стриндберг воспитывался в неблагополучной и состоятельной семье, которая вскоре разорилась. Его матерью была служанка, женщина из народа, с которой отец Августа оформил отношения лишь некоторое время спустя после его рождения. Стриндберг поэтому всегда чувствовал себя «ущербным». Кроме того, в детстве его настиг еще один удар: мать умерла, и ее место заняла мачеха, совершенно не обращавшая внимания на пасынка.
Всю свою жизнь Стриндберг был подвержен нервным срывам и метаниям. В 1894–1896 годах с ним произошли несколько мистических, а по мнению некоторых исследователей творчества шведского драматурга, и параноидальных, событий, в результате которых он стал учеником шведского мистика Эммануэля Сведенборга. В «Инферно», написанном в 1897 году, Стриндберг рассказал о пережитом нервном кризисе.
