Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Я начала учиться с первых дней моей работы на «АМО». Был на заводе центр образования, он находился в специальном здании, за воротами завода. Были в нем профессиональные курсы, техникум и рабфак. Это была средняя школа с четырехлетним обучением для рабочих завода. Я начала учиться на профессиональных курсах, целью которых было дать начальное образование рабочим и работницам, пришедшим из деревень после реконструкции и расширения завода. Сестра Михаила, Юдит, научила меня читать по-русски, когда мы сидели в тюрьме в Бет-Лехеме, а разговаривать я училась у рабочих в цехе. В Израиле я окончила начальную школу и не знала даже алгебры. Там главным образом учили иврит и Библию. Но я хорошо знала арифметику и географию. Я не знала русского языка, но сидела в классе с деревенской молодежью и выделялась знанием математики и географии. Учительница географии была очень довольна моим знанием географических карт.
Я начала учиться на курсах вместе с Мариной Шиленок и Марусей Клейменовой, но у них не было желания продолжать учебу. Они окончили курсы и получили удостоверения на право работать токарями на токарных станках. Я же после окончания курсов перешла учиться на рабфак. У подруг не было подготовки, времени и желания продолжать учебу. Жизнь была тяжелая, а у Марины была болезненная потребность наводить порядок и чистоту. Она жила со своей младшей сестрой в одной комнате в старом деревянном домике. В комнате была двуспальная кровать, около нее маленький столик и стул – эта мебель занимала почти всю комнату. Но какая чистота была в этой комнате! Деревянный пол был белым от постоянной мойки. В доме не было канализации. Возможно, что во всем этом старом московском районе (я забыла его название) не было канализации. Вонь из уборных, которые были на улице, проникала через окна в комнату Марины, но это не мешало ее подругам и друзьям часто приходить к ней в гости. Марина встречала каждого с радостной улыбкой на лице и открытым сердцем, готовая помочь. Приходили к ней и с разными личными проблемами. И Марина давала советы и действительно помогала. Если это была проблема семейная, то старалась помирить мужа с женой или родителей с детьми. Бывало, что взрослые рабочие приходили и выкладывали все наболевшее у них на сердце. Через некоторое время к Марине с сестрой присоединился их отец, приехавший из деревни. Он спал на раскладушке в общей кухне, с согласия соседей. Отец помогал дочерям стоять в длинных очередях в заводском магазине, где отоваривали карточки. Марина была очень рассеянной и часто теряла карточки. Это было большой бедой.
В выходные в маленькой Марининой комнате устраивались молодежные вечеринки. Организация этих вечеринок было одним из занятий Марины, 25-летней женщины с теплым материнским сердцем. Она выдала замуж всех своих близких подруг за ребят из Белоруссии, своих односельчан, служивших в это время в армии в Московском округе и приходивших к ней на эти вечеринки. Там происходили их встречи с будущими женами. Только для себя, для продолжения учебы и создания семьи она ничего не сделала. Она была девушкой высокой, стройной и привлекательной, но она вышла замуж лишь в 55 лет одновременно с выходом на пенсию. Она приходила с мужем на свадьбу нашего младшего сына. Мы познакомились с ее мужем, но его фамилию я не помню. Спустя много лет Марина упрекала меня, что я не заставила ее продолжить образование. Она забыла, что в условиях того времени она не слушала моих доводов. Мне не удалось убедить ее учиться. Она продолжала придерживаться своих привычек, отказываясь прилагать огромные усилия, чтобы сосредоточиться на учебе после тяжелого рабочего дня. Кроме того, ее сестра и отец приехали тогда в Москву и были зависимы от нее. Я же отвечала только за себя.
В эти минуты, когда я пишу свои воспоминания, мне так и не удалось найти Марину, хотя я передавала ей письма со всеми родственниками и знакомыми, посетившими Израиль. Я обращалась на завод, где Марина проработала десятки лет до выхода на пенсию, в справочные бюро города Москвы, к ее соседям по заводским домам. Причина в том, что я не знала ее фамилии после замужества, и в том, что в Москве тогда существовала анархия во всех областях. Я так хотела пригласить ее погостить в нашей стране! Ведь именно благодаря ей я спаслась от болезненных последствий ностальгии, включилась в жизнь общества и устроила свою жизнь.
Возможно, здесь место рассказать историю первой любви Марины. Она влюбилась в парня своего возраста из соседней деревни, и он отвечал ей взаимностью. И вот она понравилась хозяину богатого поместья, старше ее по возрасту. Мамы уже не было в живых, а отец не мог отказать, считая, что эта свадьба – большая честь для деревенской семьи. Сделали помолвку и назначили дату свадьбы. Марина была в отчаянии. Она была готова покончить с собой, лишь бы не выходить замуж за хозяина поместья. Любимый был в армии. Тогда она обратилась к молодой москвичке, гостившей с детьми у родственников. Эта женщина взяла Марину с собой в Москву и приютила у себя дома, пока та не пришла в себя. Марина была больна манией преследования. Хозяин поместья мог сделать все, что угодно, и он ее очень хотел. Ей казалось, что он гонится за ней и найдет ее. Она потеряла ориентацию, выходила в магазин и шла в обратную сторону. Так она убежала от нелюбимого жениха, но потеряла любимого, который продолжал писать письма из армии, но не получал ответа. Когда в конце концов Марина оказалась способна возобновить связь, было уже поздно. Парень решил, что Марина изменила ему, и женился. Она вспоминала свою первую любовь с большой болью.
Мой станок стоял в соседней от Марины линии. Деталь, которую я обрабатывала, была из стали, а Марина обрабатывала детали из чугуна. Во время обработки чугун рассыпается, и эта пыль въедается в одежду, в кожу лица и рук. После работы я должна была основательно вымыть руки и снять рабочий комбинезон. Марина же проводила очень много времени в раздевалке, около умывальника. Я не помню, чтобы в то время были душевые в раздевалках. Марина всегда опаздывала на учебу.
Я всегда брала себе карточки на хлеб и сахар. Остальные карточки: на крупу, селедку и масло, я отдавала Марине, потому что у нее была семья, и они готовили дома, а я была одна, и мне хватало еды, которую я получала в цехе, в ту смену, когда я работала: днем, вечером или ночью. Месячную норму мяса я покупала и передавала Сале и Мустафе (Саля Эрлих и Бен-Иегуда), в комнате которых я жила после возвращения Симхи в Палестину. До тех пор я жила вместе с Симхой в КУТВе. За хлебом и сахаром не было больших очередей, ведь надо было дать рабочим работать, и поэтому в хлебном отделении было много продавцов. Большую часть свободного времени работницы проводили в длинных очередях заводского магазина. На карточке была печать, и ни в каком другом магазине ее нельзя было отоварить. В лучшем положении были семьи, где хозяйка не работала, а целыми днями стояла в очередях и покупала для семьи все, что дают в этот день. Был принят глагол «дают». Когда становилось известно, что в магазин завезли какой-нибудь продукт, одна работница подходила к другой и на ухо сообщала: «Сегодня “дают” селедку, мясо, займи очередь для меня» или «Не задерживайся, сегодня “дают” мясо, придешь раньше, займи очередь и на меня». В этих очередях часто бывали крики и ссоры.
