Наталья Горбачева - Иоанн Кронштадский
Десятью годами раньше отец Иоанн Кронштадтский писал: «А теперь исчезла правда, и повсюду неправда и в печати, и в жизни... Чего ожидать впереди, если будет продолжаться такое безверие, такая испорченность нравов, такое безначалие? Снова ли приходить на землю Христу? Снова ли распинаться и умирать за нас? Нет, полно глумиться над Богом, полно попирать Его святые законы!»
Речь идет все о том же духе антихриста, который уже поразил русский народ, и наказание за это неминуемо приближалось в виде «Великой Октябрьской социалистической революции».
«Незадолго до блаженной кончины отца Иоанна он часто любил служить обедню в подворье Леушинского монастыря, — вспоминал И. К. Сурский. — Мы с женой постоянно посещали эти службы, и многократно отец Иоанн в проповедях своих грозно пророчествовал и громогласно взывал:
— Кайтесь, кайтесь, приближается ужасное время, столь ужасное, что вы и представить себе не можете!
Он не говорил, а кричал, поднимая руки кверху. Впечатление было потрясающее, ужас овладевал присутствующими, и в храме раздавались плач и рыдания. Мы с женой недоумевали, что же это будет: война, землетрясение, наводнение? Однако, по силе слов пророка, мы понимали, что будет много ужаснее, и высказывали предположение, что перевернется ось земная. Игуменья же Таисия, восьмидесятилетняя старица, спросила отца Иоанна:
— Когда же, батюшка, это время будет?
— Мы с тобой, матушка, не доживем, а вот они, — он указал на монахинь, — доживут.
Теперь же все, конечно, понимают, про какое время говорил отец Иоанн».
Еще одно свидетельство от 1934 года белоэмигранта П. М.
«В 1900—1903 годах учился я в Ораниенбауме в Офицерской стрелковой школе, куда часто приезжал покойный протоиерей Иоанн Кронштадтский, который говорил, что уже близко время, что разделится народ на партии, восстанет брат на брата, сын на отца и отец на сына и прольется много крови на русской земле. Часть русского народа будет изгнана из пределов России, изгнанники вернутся в свои родные края, но не так скоро, своих мест не узнают и не будут знать, где их родные похоронены. Я покойному протоиерею не верил. Но теперь вспоминаю его слова».
Пророк никогда не запугивает народ. Указывая на грядущие бедствия, он взывает к совести всех и каждого и пробуждает в людях страх Божий, который есть начало покаяния.
И время появления пророков никогда не бывает случайным. Что касается праведного Иоанна Кронштадтского, то замечательно сказал современник батюшки протоиерей Павел Лахотский:
«В отце Иоанне была нужда именно в наше время. Неверие, кощунство, издевательство над всем святым, наглая ложь обрушились на Христа Бога и на Церковь. И вот как бы для того, чтобы подготовить верующий народ выдержать этот страшный натиск сил ада, Господь воздвиг отца Иоанна, чтобы он стал народной верой и народной совестью, собрал и сосредоточил в нем все лучшие черты православной народной души; наградил его обильными благодатными дарами, даже — до великого дара чудотворений, чтобы он был оплотом немощных в вере, защитой слабых, прибежищем колеблющихся, подкреплением малодушных. По огромному влиянию, какое имел отец Иоанн на народ, можно решительно сказать, что весьма многие устояли в вере, не изменили ей потому, что заимствовали твердость веры от его силы; не отдали своего сердца врагам Христовым, потому что спасла их любовь к отцу Иоанну, в котором, видимо, жил Христос».
Возвращаясь к кончине Александра III, отметим, что «верующий народ» не разочаровался в своем пастыре-молитвеннике, осознавая, что чудо выздоровления Императора не зависело от воли отца Иоанна. Проявленное же царем внимание к батюшке стало сигналом для усиленного чествования и признания заслуг уже чтимого народом чудотворца. Удивительно, но образцовый пастырь, вполне достойный занимать кафедру патриарха, был до сих пор только служащим протоиереем при скромном провинциальном кронштадтском соборе. И лишь в год смерти Александра III, через сорок лет после принятия священства, отец Иоанн Ильич Сергиев стал настоятелем кронштадтского Андреевского собора. Но он остался так же кроток и смирен сердцем. И все так же не переводились люди, даже и из ближайшего окружения пастыря, которые не видели нового пророка в своем Отечестве.
Грустно и смешно читать о споре настоятеля и псаломщика Андреевского собора, про которого батюшке сообщили, что тот зарабатывает огромные деньги от посетителей отца Иоанна и платит за образование дочери восемьсот рублей, а между тем получает всего двадцать рублей официального жалованья. Лучше бы эти деньги отдать действительно нуждающимся. Эта мысль понравилась отцу Иоанну, и он распорядился, чтобы двадцать рублей получал другой человек. Псаломщик, узнав об этом распоряжении, явился к своему настоятелю и стал грубо кричать, требуя возвращения денег. В тот момент вошел другой псаломщик, Киселев, из образованных, и сказал буянившему: «Как ты смеешь так оскорблять своего настоятеля!» Тогда только отец Иоанн вспомнил, что он настоятель, и повторил слова своего защитника: «Да, в самом деле, как ты смеешь оскорблять своего настоятеля?» Кончилось все тем, что батюшка распорядился оставить обиженному псаломщику двадцать рублей жалованья...
Воистину от царя до последнего подданного повидал праведный Иоанн Кронштадтский, со всеми находил общий язык. С сотнями тысяч людей повидался и переговорил пастырь, много дорог исколесил, изъездил — на паровозе, пароходе, в коляске. В каких только обществах не был принят. Несомненно, он знал Россию. И знание это не было утешительным...
Царство сие не устоит...Современное отцу Иоанну общество являло печальное зрелище. Губительней всего был разлад между простым народом и образованным классом, так называемой интеллигенцией, порвавшей почти все связи с прошлым и сделавшейся в русском народе как бы юродом, не помнящим родства.
«Современное русское общество превратилось в умственную пустыню, — писал Б. Н. Чичерин. — Серьезное отношение к мысли, искреннее уважение к науке почти исчезли, всякий живой источник вдохновения иссяк. С падением философии логика сделалась излишним бременем, умение связать свои мысли отошло в область предрассудков, никогда еще легкомыслие и невежество не выставлялись так беззастенчиво. Самые крайние выводы самых односторонних западных мыслителей, обыкновенно даже и не понятые и не переваренные, смело выдаются за последнее слово европейского просвещения. Современный образованный человек потерял свое равновесие. Нигде он не находит опоры. Среди бесконечного множества частностей у него исчез общий взгляд. Никогда еще не было такого всеобщего шатания, такого умственного мрака. Сильная мысль, крепкие убеждения, высокие характеры становятся редкостью...»
