Бидия Дандарон - Письма о буддийской этике
Философию мадхьямиков я еще не закончил и переношу разговор на следующее письмо.
Теперь хочу ответить на твое письмо от 12 декабря.
Ты очень хорошая девушка, обладаешь необыкновенным терпением. Конечно, верю, что не смеешься надо мною. Дай-то Бог! Видимо, я очень ревную тебя, в результате чего невероятно болезненно принимаю каждую фразу (из твоего письма), которая относится к твоей любви к другому человеку. Поэтому пишу такие нехорошие письма. Если я буду уверен в обратном, то буду просить у тебя прощения. Пока что я хочу все это проверить, оставаясь самим собою.
Моя родная, ты натерпелась от меня кошмаров и грубостей. Прости, моя хорошая, прости меня! Приедешь в Москву, мы поговорим обо всем. Я пробовал объяснить Л. М. и М. А. духовную сторону наших отношений (в общем, в таком духе, как ты имеешь в виду), но до них все это не доходит.
17 декабря я видел такой сон. Летом во дворе больницы, где лежит профессор Позняков, ко мне подходит один солдат и подает сверток вещей, и я вижу, как из этого свертка падают ручные часы. Боясь, что они разобьются, я поднимаю их и кладу в карман. Солдат уходит в палату. Но когда солдат вышел, я ему отдаю сверток.
Спустя некоторое время я понимаю, что его часы остались у меня, и бегу искать солдата, найти не могу. При этом очень боюсь, что он посчитает меня вором. В это время встречаю тебя, рассказываю о случившемся. И какой-то длинный темный шелковый платок, тоже как будто бы солдатский, даю тебе. После этого как-то непонятно мы с тобою оказались на боевой колеснице (как у Рамзеса II), но кто везет нашу колесницу — лошадь или мотор — не могу знать.
И вот мы вдвоем проезжаем через какой-то город в Индии, как будто этот город был английским: справа порт и какие-то заводы. Мы едем и едем, попадаем за город, а за городом начинаются джунгли; там мы находим хорошую дорогу и все едем. Я силюсь в джунглях увидеть пальму, но нет пальм. Растут одни сосны и кедры, но они не похожи на наши: во-первых, огромных размеров, необыкновенной красоты; во-вторых, необыкновенного аромата и желто-зеленого цвета, покрыты какой-то сизой пленкой. Все это (сосны и кедры) залито солнцем, кругом благоухание, и всюду какие-то необыкновенные цветы, красота неописуемая.
Вот такой сон. Я объявляю конкурс на лучшее объяснение. В конкурсе участвуют два человека: ты и я. Прошу…
Милая моя! Когда читаю такое письмо, как это (от 12/XII), верю и хочу еще сильнее верить в правдивость твоих слов. Тогда я бичую себя за несправедливость по отношению к тебе. Наташенька! Будь до конца умницей, не обращай внимания на сумасшествие твоего друга. Но ты пожалей меня, впредь не пиши того, что так сильно на меня действует.
Я уверен, что ты уже получила мое письмо от 13/ХII и наверно сердишься. Не сердись! Ты опять пишешь о свадьбе, которая так затягивается. Если вынесу все это, то будет хорошо. Я слишком сильно полюбил тебя, в этом мое горе. Словом, приезжай в Москву, тогда обсудим все подробно и будем поступать так, чтобы от этого никто из нас не пострадал — ни физически, ни морально.
Пока. Целую крепко, моя хорошая.
Твой Биди.
22.
Без даты
(на штемпеле конверта — 20/XII-56 г.)
Москва
Дорогая, милая моя Наташа!
Я получил твое письмо от 16 декабря. Спасибо, искренне благодарен. Ты пишешь, что «не можешь поверить учению махаяны, что мир — иллюзия, что материя пропадает». Извини, моя Наташенька, но не хватайся ты так за материю. Как говорят буддисты-мадхьямики (тоже относятся к махаяне), они понимают под подлинной реальностью нечто постоянное, неподвижное и неизменное. Этим нечто может быть нирвана, или небытие. В письмах изложить то, что доказывается на страницах десятков томов, почти невозможно, поэтому все, что непонятно, перенесем на устную беседу. Может быть, ты будешь изучать тибетский язык; потребуется около двух лет усердной работы, чтобы овладеть этим языком. Тогда вся тайна тантры тебе откроет свои двери. Ведь Лев Толстой за шесть лет изучил древнееврейский язык, так как не верил переводам Библии, даже такому чудесному переводу на немецкий язык, как переводу Лютера.
«Нагарджуна говорит: „Если вы отрицаете доктрину шуньи (пустоту — небытие; — Б. Д.), то вы отрицаете причинность“. Если бы имелась такая вещь, как самостоятельное (стало быть, постоянное — Б. Д.) существование, то многочисленность вещей должна была бы рассматриваться как несоздаваемая и неисчезающая, а это равноценно вечному ничто. Если бы не было пустоты, то не было бы достижения того, что еще не достигнуто, не было бы прекращения страдания или угасания всех страстей (Madhyamika Sutras, ch. XXIV)». Природа мира как развивающегося процесса заставляет нас отрицать абсолютную реальность его. Исходя из этого, кажется ясным, что в то время как Нагарджуна отрицает абсолютное бытие мира, он не сводит его к простому ничто.
«Теория феноменальной природы мира мадхьямиков исходит из доктрины пратитьясамутпады, или зависимого происхождения. Вещь является множеством дхарм (в предыдущем письме я писал о дхарме — Б. Д.), следующих одна за другой в непрерывной последовательности. Индивидуальное человеческое бытие представляет собой собрание дхарм, так как каждая мысль, чувство или желание являются дхармой. Колесница — это название собрания материальных дхарм; человек — собрание материальных и духовных дхарм, которые образуют его псевдоиндивидуальность. Вне этих дхарм колесница и человек имеют только идеальное существование, существование обозначения (праджняпати). Существуют только дхармы, но они обречены на разрушение». Дхармы здесь выступают как диалектические моменты непрерывного.
«В связи с этим Нагарджуна развивает свою теорию отношений. Он признает, что отношения образуют мир. Мир — это лишь комплекс этих отношений». Небесные светила, земные вещи, все тела, образующие этот остов мира, не имеют субстанциального существования. Они являются гипостазированными отношениями. Но сами по себе отношения непонятны. Нагарджуна показывает, что весь мир опыта — это видимость, простая сеть непонятных отношений. Весь динамический процесс материального мира не оставляет после себя никаких следов, кроме как сну подобное воспоминание. «Подумайте, — говорит он, — отличается ли для вас сейчас реальность того, что происходило с вами двадцать лет назад от реальности вчерашнего (ясного) сновидения? Реальность должна быть, по крайней мере, определенной (и постоянной — Б. Д.) Но категории, с помощью которых мы создаем нашу реальность или опыт, являются непонятными и внутренне противоречивыми. Понятность — это минимум того, что мы ожидаем от реальности, но отношения опыта не располагают даже этим. (Это напоминает кантовскую „вещь в себе“, которая непознаваема. — Б. Д.) Вещи, которые неопределенны, могут быть действительными, но они нереальны». Нужно ясно понять, что такое действительность и что такое реальность, по определению буддистов. Если спутать эти два понятия, то никогда нельзя понять теорию небытия.
