Мария Дмитриенко - Веласкес
Маэстро остановился на этом сюжете. Картина должна была передавать тот момент, когда Аполлон произнес роковые слова. Местом действия художник избрал кузницу Вулкана. Но напрасно было бы искать в картине, над которой трудился дон Диего, «небесную обстановку» и античные образы. Кузница бога очень походила на обыкновенную крестьянскую кузницу, а герои — на обычных кузнецов, которых немало видел Веласкес в Мадриде и в Риме. Давняя наставница маэстро — жизнь — и тут не отступила перед художником-реалистом. Опять под его волшебной кистью рождалась жанровая картина, хотя трактовка обстановки и образов тут были гораздо глубже, чем в севильский период. Другими стали краски у маэстро — разнообразнее, богаче, и ярче, мастерство — совершеннее.
По-разному воспринимают рассказ зашедшего в кузницу Аполлона слушатели. Сам бог Вулкан, старый, хромой кузнец, в ярости. Его бородатое лицо искажено гневом, горят глаза. Подмастерья Вулкана — по мифу циклопы — с плохо скрываемым любопытством уставились на прекрасного бога, в глазах их удивление и едва замаскированное злорадство. Замечательна моделировка их обнаженных тел. Их движения жизненны, естественны. Картина имеет два источника света: от двери, на пороге которой стоит бог Аполлон, тоже излучающий свет, и от наковальни, расположенной в центре картины, где лежит, остывая, раскаленное железо. Тщательно выписал маэстро инструменты кузнечного обихода. Единственная фигура на полотне, наводящая на мысль, что это миф, — бог Аполлон.
Картина была результатом глубокого изучения работ античных мастеров, но не копией их. Своеобразно, в испанском стиле, решил свою задачу художник.
Все чаще Хуан замечал, как маэстро, который раньше мог часами простаивать с кистью у мольберта, стал присаживаться отдохнуть на низенький стул.
Утром он не смог подняться с постели. Плохие предчувствия верного Хуана оправдались. Личный лекарь графа Монтеррей, присланный им художнику, определил: лихорадка. Больного в карете бережно перевезли в дом графа. Окруженный вниманием, маэстро стал постепенно поправляться. Теперь все чаще вспоминал он родную Испанию. Пора было уже возвращаться в Мадрид, но ему так хотелось побывать еще в Неаполе.
— Для вас, дорогой дон Диего, — сказал как-то зашедший проведать Веласкеса граф и заставший его за работой, — панацеей вита[38] служит искусство. Достаточно заболевшему художнику сказать, что его картины нравятся публике, как это его подымет на ноги. Я пришел с приятным известием: вам разрешено ехать в Неаполь.
Через несколько дней Веласкес, совсем выздоровев, отправился в путь. Еще издали, с дороги, сверкнул вдруг путникам небесной лазурью Неаполитанский залив. Трудно было понять, то ли небо взяло у моря свои краски, то ли само с щедростью небес подарило их морю. Вдали виднелся Капри, сквозь ранний утренний туман проступало Тирренское море с кромкою синих гор. Прошло немного времени, и мягкое покрывало сползло с двухглавой вершины острова, и он заискрился на фоне лазури неба. Но недолго пришлось маэстро любоваться Неаполем. Сестра его высочества Филиппа IV инфанта Мария-Анна, будущая супруга Фердинанда Венгерского, пожелала передать брату подарок. По ее воле придворный художник августейшего брата должен написать ее портрет. Нет, два! Один инфанта пожелала оставить у себя. Веласкес приступил к работе. А мастерская художника, где бы она ни находилась — будь то мадридский Альказар или Неаполь, — всего-навсего комната о четырех стенах.
Он уже заканчивал портреты, когда услышал у двери мастерской троекратный стук. Кто бы это мог быть? Гости здесь, в Неаполе?
На пороге стоял придворный живописец Неаполитанского королевства Хусепе Рибера. Небольшого роста, очень подвижный, он, казалось, излучал симпатию.
Его не было в королевстве в день приезда маэстро, и потому Рибера не встречал Веласкеса. Теперь он был рад случаю познакомиться с виртуозным мастером кисти. Чувствуя уверенное пожатие Риберы, Веласкес подумал, что такою может быть только ладонь друга.
Оба маэстро действительно подружились. Вечерами, отдыхая от работы, они вели долгие разговоры о задачах искусства, об антиках, о понятии «красивое». Веласкесу были близки реалистические искания его нового друга, ведь он сам шел той же дорогой. Ученик Франсиско Рибальты[39] и страстный поклонник Караваджо, дон Хусепе, которого здесь прозвали Спаньолетио (испанчик) за маленький рост, сумел выработать свой собственный стиль письма. Его признали и даже избрали членом Академии художеств Святого Луки в Риме. Рибера показал дону Диего свои полотна, среди которых были «Св. Иероним», «Силен», «Св. Себастьян» и две картины из замечательной серии полуфигур, изображавших древнегреческих философов и мыслителей Архимеда и Демокрита. Он еще предполагал написать Гераклита и Диогена.
Пришло время расставаться. Прощаясь с гостеприимной землей Италии, художнику хотелось верить, что он вскоре опять будет любоваться ее красками. За полтора года маэстро привык к Италии и успел полюбить ее веселый народ. С грустью покидал Италию и Хуан. На ее земле дышалось свободней и ему и учителю.
НА СЕРЕДИНЕ ПУТИ
Ничего не изменилось в Мадридском дворце за время отсутствия художника. Двор жил своей прежней замкнутой жизнью. Королевский дворец казался отделенным от остального мира китайской стеной.
Веласкес поднялся в апартаменты его высочества. Король, элегантный в своем черном бархате, встретил маэстро приветливо, насколько такое было возможно для этого человека. За время поездки художника в Италию Филипп IV никому из живописцев не позировал и теперь, сказав об этом художнику, ждал от него благодарности.
Веласкес низко поклонился. Он еще не пришел в себя после свободы итальянской жизни и немного отвык от фраз, за которые надо спешно благодарить. Филипп IV нахмурился, он ждал большего. Маэстро наконец-то нашел нужные слова: он-де рад видеть короля и хочет верить, что его величество, как прежде, будет находить время посещать мастерскую. Из Италии маэстро привез несколько своих работ и просит Филиппа IV принять их в дар.
Король величественно кивнул. Все становилось на свои места.
Опять мастерскую художника заполнили ее обычные обитатели. Картины — начатые, почти готовые, этюды, наброски, эскизы. большие полотна, ждущие своей очереди на мольберт. Если ничего не изменилось в обстановке работы маэстро, то в картинах, даже при беглом взгляде, можно было заметить колоссальные перемены. Недаром так пристально, тщательно испанский художник изучал в Италии венецианских живописцев, технику построения ими живописно-красочного слоя. Палитра Веласкеса приобрела удивительную легкость, стали иными колористические решения, увереннее кисть, тоньше нюансировка. Раньше у него в полотнах преобладали темные, почти черные краски. На смену им пришли светлые тона, насыщенные богатством цветовых сочетаний, определились тончайшие переходы. Художники двора и мадридские теоретики искусства стали поговаривать о появлении у маэстро новой манеры письма.
