Людмила Бояджиева - Дитрих и Ремарк
— И что же?
— Год назад, когда мы путешествовали по Австрии, Зибер сделал мне сюрприз — купил то, о чем я мечтала. Все было точно-точно так! И черепица, и зеленые ставни, и комнаты с кружевными занавесками… Даже корова мычала в стойле. Мы прибыли всей семьей, одетые в национальные костюмы из лучшего магазина Зальцбурга! Можешь поверить,
уж я постаралась выбрать все самое эффектное! Мы выглядели как статисты в Венской опере — роскошные и неправдоподобно правильные альпийские фермеры.
— Представляю, божественная доярка. Как бы мне хотелось быть рядом!
— Думаю, ты бы не струсил. А то мне пришлось сражаться самой.
— На вас напали разбойники?
— Корове вздумалось телиться. А фермер, нанятый для помощи в хозяйстве, начал паниковать: теленок никак не вылезал, торчали только ноги. Бедная корова ревела от боли. Ну, я не растерялась. Вмиг притащила бутылку крема для лица «Голубая вода» фирмы Элизабет Арден, две чистые скатерти. Вначале мы вылили крем корове под хвост, а потом, ухватив за ноги теленка чистыми скатертями, вытащили его на счет: раз, два, три! Мать и дитя были спасены.
— Милая отважная девочка! — Эрих прижал ее к себе. — Куда тут мои фронтовые приключения! Отважная женщина, как же я тебя люблю — неожиданная, невероятная!
— А знаешь, я бы и на передовой не очень растерялась. Особенно если потребовалось бы воевать с нацистами!
— Можно только молить Бога, чтобы этого не случилось.
— Ты же не веришь в Бога?
— Я не понимаю Его. На войне мне все время казалось, что что-то происходит не так, не по Его правилам. И я злился.
— А сейчас? Мне кажется, Бог нужен слабым людям, у которых есть потребность за кого-то цепляться. И потом, не понимаю, зачем обращаться с просьбами к Всевышнему, если Он все равно все сделает по-своему? — Марлен всегда полагалась только на себя, не принимая высшего наставника.
— Он сделал то, что я даже и не просил, — нахмурясь, Эрих смотрел на синюю полосу горизонта, сливающуюся с небосводом. — Он дал мне тебя. Давай не будем говорить об этом. Есть подозрение, что для обсуждения некоторых вопросов мы еще слишком маленькие.
— А я озябла! — Поднявшись, Марлен задрала длинную юбку и припустилась к дому. — Догоняй свою пуму!
В дневнике Ремарк напишет: «Полная сладкая жизнь и немного страха, что это ненадолго».
А через два года в Ле-Туке придет война. И если Первая мировая лишь приостановила расцвет города, в отелях которого разместились военные госпитали, то германское вторжение принесло с собой многочисленные разрушения. После пятилетней оккупации Ле-Туке оказался наиболее заминированным городом Франции: саперы нашли в лесах и на пляжах более ста тысяч мин.
10— Знаешь, как меня теперь звать? — Эрих стоял на террасе отеля «Мыс Антиб», щурясь от июльского солнца. — Равик. Это имя героя нашего романа, того, что я уже начал писать о нас.
— Равик? — Брови Марлен поднялись, она словно пробовала на вкус новое слово. — Подходит. Если он, конечно, будет не менее романтичен, чем твои письма. А какое имя ты дашь мне?
— Пока точно не знаю. Наверно, Жоан. Жоан Маду.
— Неплохо. Похоже на мою Эми Жолли из «Марокко». Она актриса?
— Незначительная. Она прежде всего — судьба и погибель Равика.
— Не думаю, что ты мог бы полюбить меня, если бы я пела в каком-то ресторанчике или снималась в эпизодах. — Марлен запахнула полы длинного летучего халата в нежных маках, но ветер снова отбросил их, обнажая дивные ноги.
— С такими ногами нельзя петь в барах. Они — мировое достояние, — вздохнул Эрик. — Название, кажется, определилось — «Триумфальная арка». Я теперь вовсе не могу увидеть Триумфальную арку без того, чтобы в ее величественную раму не вписывалась ты.
— Точно! Я стояла рядом в ту нашу прогулку, — Марлен поправила нарушенную ветром укладку. — В мужском костюме и шляпе. Название подходит.
«Триумф» — вообще крупное слово. Не втискивать же в название всякую мелочь.
— Впрочем, это пока лишь размышления. Послушай-ка, вот кусок. — Прищурившись, он стал читать на память:
«Свет. Снова и снова свет. Белой пеной он прилетает с горизонта, где глубокая синева моря сливается с легкой голубизной неба; он прилетает — сама бездыханность и вместе с тем глубокое дыхание; вспышка, слитая воедино с отражением…
Как он сияет над ее головой! Точно бесцветный нимб! Точно даль без перспективы. Как он обтекает ее плечи! Молоко земли Ханаанской, шелк, сотканный из лучей! В этом свете никто не наг. Кожа ловит его и отбрасывает, как утес морскую воду. Световая пена, прозрачный вихрь, тончайшее платье из светлого тумана…
Какая синь, почти бесцветная синь на горизонте, где небо погружается в воду! И эта буря света, охватывающая все море и небосклон, и эти глаза. Они никогда не были такими синими в Париже…»
— Любовь моя, единственная любовь. — Марлен прильнула к нему, отметая все сомнения Эриха по поводу предстоящего отдыха.
Отель «Мыс Антиб» возвышался белым сказочным видением над сапфировым заливом. В этом самом фешенебельном отеле тридцатых годов собирались сливки общества, образуя летний клуб увеселения и сплетен. Взгляд поражали изысканные туалеты от лучших модельеров Европы. Шло постоянное соревнование, непрерывное дефиле. К счастью, никто еще не додумался до бесполого джинсово-маечного унисекса, женщины ошеломляли, подобно экзотическим цветам.
Свита Дитрих расположилась в соседних номерах — мистер Зибер, Тами, Мария и Ремарк. Он стал частью семейства, к чему, похоже, не был готов. Общие выходы на пляж, семейные трехчасовые ланчи в ресторане «Гнездо птицы Руф». После сиесты следовал выезд на один из званых вечеров, постоянно случавшихся в окрестных виллах. В Порто-Ронко, мечтая о поездке с Марлен в Антиб, Ремарк был убежден, что будет счастливым ковриком у ее ног. Лишь бы коснулась, овеяла, была рядом. И вот наконец двери в ее апартаменты напротив его номера и никто не следит за тем, сколько времени они проводят наедине. «Семейство» Марлен — фикция, ширма, но легко ли войти в этот заигранный спектакль новичку? Войти статистом тому, кто замахнулся на главную роль?
Марлен великолепна, ее выходы на пляж и в ресторан не срывают аплодисментов лишь потому, что это не принято. Но восхищенным взглядам нет числа. В то лето она отказалась от любимого бежевого и черного цветов и стала носить пляжные халаты от Чапорелли вызывающе-розового цвета. Кроме того — Марлен начала загорать! Ее отношение к солнцу изменили мода на загар и обретение желаемого чуда — наконец-то нашлась белошвейка, сумевшая создать к ее купальникам встроченные бюстгальтеры безупречной формы. Пляжную Дитрих величали Венерой, Афродитой, она могла заполучить любого кавалера легким манком пальца.
