Бернхард Гржимек - Австралийские этюды
Ещё шире распространена ехидна. Я бы даже сказал, что это одно из наиболее многочисленных диких животных Австралии. То и дело я находил их задавленными на шоссейных дорогах.
Я не уверен в том, что благополучие с этими животными целиком связано с законом об охране эндемичной фауны. Я поездил по Австралии, и у меня создалось впечатление, что эти законы не слишком-то строго соблюдаются… Здесь любой человек имеет право купить себе в магазине ружьё и, отъехав на пять миль от городской черты, палить во что ему вздумается. Дело просто в том, что у ехидны и утконоса есть некоторые преимущества перед другими животными: у них никуда не годная шкура, которую никому нельзя продать, в них слишком мало мяса, и оно не очень вкусное; ну и, конечно, их скрытный, ночной образ жизни. Но самым решающим моментом всё же надо считать то, что даже самрму вздорному и необразованному фермеру не придёт в голову заподозрить этих зверей в том, что они убивают ягнят или поедают овечий корм.
Ведь тем животным, которым в Австралии припишут подобные прегрешения, не поможет никакой закон об охране природы.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
О ТОМ, КАК ВЕРБЛЮДЫ ЗАВОЕВАЛИ АВСТРАЛИЮ
Что это? Лошадь в самом сердце неисследованной Внутренней Австралии? Велико же было удивление Альфреда Уильяма Хоуита, отправившегося на поиски пропавшей экспедиции Бёрка, когда он сначала обнаружил на песке следы копыт, а затем увидел и лошадь, самую настоящую домашнюю лошадь, пасущуюся посреди необитаемых степей. Да, это была целая сенсация, немало тогда всех взбудоражившая.
Река Купере-Крик, пересекающая границу между нынешними штатами Южная Австралия и Квинсленд, — река обманная, и доверять ей нельзя. Берега её прельщают путника зе— ленью трав и высоких молчаливых эвкалиптов, разглядывающих своё отражение в водном зеркале, однако и вода и зелень здесь недолговечны. Вода наполняет русло только в сезон дождей, а затем исчезает, растворяется в вечно жаждущей влаги раскалённой каменисто-песчаной пустыне Внутренней Австралии. В засушливый сезон от всей реки остаётся лишь несколько жалких бочажков. А покинутые ею печальные берега до самого горизонта уходят в бесконечную, безотрадную и безжалостную пустыню. Пустыню без конца и края.
Трёх человек потеряла экспедиция Роберта О'Харра Бёрка в своём отчаянном стремлении оторваться от русла Куперс-Крика, и ещё четырёх пришлось закопать в рыхлый песок во время шестидесятитрехдневного перехода от реки Дарлинг к Куперс-Крику, который совершил Вильям Райт, надеясь оказать помощь авангарду этой экспедиции.
А несколько позднее туда же направился и Хоуит, который, достигнув условленного места на Купере-Крике, должен был дать знать в Мельбурн, удалось ли ему обнаружить какие-либо следы экспедиции Бёрка. Для связи с Мельбурном были захвачены четыре почтовых голубя, которые вместе со всеми проделали тяжёлый, утомительный путь в несколько сот километров в деревянных ящиках, прикреплённых к сёдлам верблюдов.
Но когда Хоуит достал голубей из ящиков, оказалось, что дорогой они сильно обтрепали рулевые перья и лететь не в состоянии. Тогда ему пришла в голову блестящая идея. Подстрелив нескольких диких голубей, он выдернул у них хвостовые перья, надрезал у основания и, обмакнув в расплавленный воск, надел на стержни обтрёпанных перьев своих мельбурнских голубей.
Против всяких ожиданий эксперимент удался наилучшим образом. «Починенные» столь необычным способом «почтальоны» уже на следующее утро были готовы к отлёту. Каждому голубю прикрепили к лапке металлическую гильзу с запиской и отпустили на волю. Только они взмыли кверху, как с голубых небес, откуда ни возьмись, на них ринулось несколько больших соколов. Но хищникам удалось поймать и задушить лишь одного голубя. Два других стремглав умчались прочь, а четвёртый спасся, спикировав неподалёку в крону дерева. Его нашли еле живым от страха под кустом. Он затаился там чуть дыша, потому что вблизи сидел подкарауливающий его сокол. Этот голубь был так напуган, что впоследствии вообще перестал летать и, когда его подбрасывали кверху, тотчас же опускался на ближайшее дерево. Так и не удалось заставить его улететь домой.
А одиноко пасущуюся лошадь Хоуиту хотя не без труда, но всё же удалось изловить. Она оказалась достаточно хорошо упитанной, но сильно одичавшей. Позже выяснилось, что у неё сломано ребро (по-видимому, от удара бумеранга или дубины), а во время ловли её снова поранили, так что, к сожалению, она вскоре издохла.
Это была та самая лошадь, которая 16 лет назад сбежала от путешествовавшего здесь исследователя Внутренней Австралии Чарлза Стёрта. А ведь лошади, как и люди, — существа стадные, нуждающиеся в общении со своими сородичами. Поэтому можно себе представить, как тягостно проходили для неё эти бесконечные годы молчаливого одиночества. Блуждая по пыльно-зелёной долине Куперс-Крика, окружённой со всех сторон бескрайней пустыней, она, должно быть, с тоской следила за весенним перелётом чёрно-белых пеликанов и цапель, за стаями галдящих розовых какаду, летящих с севера на юг. Этот весенний пролёт происходит здесь в октябре. А в мае, к началу зимы, когда наконец начинаются благодатные дожди, все эти птицы появляются снова, но теперь уже летят в обратном направлении — с юга на север. И так год за годом. Шестнадцать долгих лет эта одинокая, одичавшая лошадь не видела ни других лошадей, ни белых людей. Так во всяком случае можно было предположить.
А появилась она здесь вот каким образом. Богобоязненный Чарлз Стёрт, сын британского судьи, родившийся в 1795 году в Индии, задумал пересечь Австралию. В 1844 году он вышел из столицы Южной Австралии Аделаиды и направился прямиком на север. Его сопровождало 12 человек, 11 лошадей с телегами, 30 волов и 200 овец. Он вёз с собой и парусную лодку, поскольку надеялся открыть в Центральной Австралии огромное озеро, о котором тогда шло много разных толков.
Здесь, возле Куперс-Крика, ему пришлось пережидать ужасно засушливое лето. В это время (с декабря по февраль) среднемесячная температура достигала 40 градусов в тени. Сушь была такая, что из рассохшихся ящиков выпадали все шурупы, роговые гребни и рукоятки инструментов расщеплялись на мелкие пластиночки, из карандашей вываливались грифели, волосы на головах людей и шерсть на овцах переставали расти, а ногти делались ломкими, как стекло. Мука потеряла восемь процентов своего веса, а другие продукты теряли ещё больше. Писать и рисовать стало почти невозможно, потому что чернила в ручках и краска на кисточках мгновенно пересыхали.
