Павел Фокин - Маяковский без глянца
– За любые деньги, но сделайте компот. И обязательно много, чтобы вышла большая миска.
Обычная порция компота стоила в ресторане 20–30 копеек. Он же вручил официанту невероятную, по тем временам, сумму – 20 рублей. Компот был сварен.
– Надеюсь, что вы не дадите мне лопнуть и осушите вместо со мной это море компота, – обратился ко мне Владимир Владимирович, увидя огромную миску.
Он заставил присоединиться к нам и медицинскую сестру. Но и с нашей активной помощью «компотное море» просуществовало целых три дня.
Людмила Владимировна Маяковская:
В августе 1918 года, собираясь приехать в Москву, Володя в письме Оле писал: «Остановлюсь я скорее всего у Вас, думаю, Вы не запротестуете. Если захотите меня привести в умиление – сделайте в мою честь вареники с вишнями. Расходы возмещу первым же заработком. Пока у меня все в будущем.
Целую крепко мамочку, Людочку и тебя».
Игрок
Григорий Израилевич Поляков (1903–1982), невролог, профессор:
М. был страстным игроком. Уже в детстве он играл преимущественно в игры, связанные с риском и азартностью, очень любил картежную игру, проявляя при этом большую настойчивость, чтобы заставить взрослых играть с собой. С годами это влечение приняло еще более резкие формы. М. мог играть в какой угодно обстановке и во что угодно вплоть до того, что играл в чет и нечет на номера проходящих трамваев. Когда М. был кому-либо должен, то предлагал кредитору отыграть у него долг. Во время своего пребывания в Берлине настолько увлекся карточной игрой, что не вышел даже взглянуть на город.
Вадим Габриэлевич Шершеневич:
Помню, летом в «Ротонде» на Тверском бульваре (это было задолго до войны) мы пили чай. Сидел Большаков, Ходасевич и я. Подходит Маяковский и предлагает сыграть на трамваи.
Вдоль бульвара под самой «Ротондой» очень часто ходил А и еще два трамвая, кажется, 15 и 13. Маяковский живо организовал игру: один из нас ставил на А, другой на нумерной трамвай. Проигравший заказывал победителю кружку пива.
Николай Николаевич Асеев:
Бренча в горстях серебряной мелочью, на ходу, мы играли в «орла и решку» – сколько орлов и сколько решек окажется в раскрытой ладони. Играли на то, сколько шагов до конца квартала, какой номер первого встреченного трамвая. Азарт был не в выгоде, а в удаче.
Лев Абрамович Кассиль:
Ему дорог самый азарт игры, ее кипяток, ее нерв и риск. Сняв пиджак, засунув большой палец одной руки в пройму жилета, он другой крепко ставит кости на стол, и четыре ветра маджонга скрещиваются над его головой.
Он ставит на что угодно: на номер извозчика – делится на три или не делится? Загадывает, четный или нечетный подойдет номер трамвая. Однажды в Париже он проиграл весь город.
У него был составлен целый план повторных экскурсий по Парижу. Но в последний день с утра ему не везло в игре. Времени для того, чтобы отыграться, оставалось немного. Он поставил на карту Париж. Сперва он проиграл Большую Оперу, потом Лувр, потом Версаль и, наконец, Эйфелеву башню. Времени осталось только, чтобы поспеть на непроигранный вокзал.
Николай Николаевич Асеев:
Как-то ехали вместе к нему на дачу в Пушкино. Вдруг он предложил: сойти на предыдущем разъезде и – вперегонки, от семафора до семафора; но идти шагом, шагом какой угодно длины, не переходящим на рысь, на бег. Пари на червонец. Я тогда занимался гимнастикой регулярно и сейчас же принял пари, так как учел массивность фигуры Маяковского и то, что я легок на ногу. Договорились. Сошли с поезда, спрыгнули с площадки платформы и – раз-два-три – приняли старт. Маяковский ушел метров на двадцать, я растягивал шаги как мог, но сразу было не угнаться за ним. Однако к половине дистанции я подошел вплотную, и дальше мы шли вровень до самого конца. Маяковский потерял на слетевшей шляпе и, пока он нагибался, я обошел его. Потом он вновь нагнал меня, но уже перегнать у него дыхания не нашлось. Кто же выиграл? Решили разыграть в орел-решку.
Павел Ильич Лавут:
Согласно <…> графику мы должны были играть в «1000» до станции Гудермес. Но выясняется, что поезд сильно опаздывает. Я предлагаю отойти от графика – вдруг опоздает на целые сутки. Под разными предлогами выбегаю из купе, устраиваю передышку.
– Довольно бегать и прикидываться! Будьте человеком слова! – сказал Маяковский.
– А почему наш поезд – не человек слова?
– Меня это не касается – мы люди, а не поезда. Пришлось играть до Гудермеса. Здесь поезд стоял очень долго.
Владимир Владимирович предложил другое: до отхода поезда быстро шагать от паровоза до хвоста и обратно и сосчитать количество шагов.
– Но чьими шагами? Ведь у вас вдвое шире.
– В одну сторону вашими, в другую – моими.
Так и шагали – серьезные и озабоченные счетом.
Софья Сергеевна Шамардина:
Если не в карты – то все равно во что, но только обязательно «на интерес». В бирюльки и то играл азартно, весь уходя в игру.
Лили Юрьевна Брик:
Играли в «короля» на «позоры». Составили табличку проигрышей, вроде этой:
столько-то очков – «звать снизу Тоню» (домработницу в пансионе),
больше очков – «мыть бритву»,
еще больше – «жучка ловить» (найти хорошенького жучка и принести домой в общее пользование),
еще больше – «выгнать вечером комаров из комнаты»,
еще больше – «сходить на вокзал за газетой»,
еще больше – «итти за газетой в дождь».
Играли «на мелок», и часто кому-нибудь приходилось несколько дней подряд мыть бритву, ловить жучков, бегать за газетами.
Рита Райт:
– Рита, ну, давайте с вами сыграем, ну, не умеете в карты – давайте во что хотите. Давайте в такую игру, в которую я не умею, – и я вас все равно обыграю.
– Вы умеете в шашки, в «волки и овцы»?
– Нет.
Я объяснила правила игры и с первого же раза обыграла Маяковского.
– Погодите, – сказал он, – давайте следующую партию играть на что-нибудь, а то так неинтересно. Хотите так: я вам – плитку шоколада, а вы мне – целую неделю мыть бритву и кисточку? <…>
Я, конечно, проиграла вторую игру, Маяковский торжествовал.
На следующее утро – воскресенье, идя с купанья, я издали услышала с террасы паровозный рев:
– Ри-и-и-ту-у! Мыть бри-и-и-итву-у!
Маяковский почти никогда не смеялся громко, но когда я, поболтав кисточкой в стакане, стала ее вытирать полотенцем, а из нее вдруг полезла невымытая пена и я выронила ее из рук, Маяковский засмеялся каким-то отрывистым, толчками, смехом и долго не мог успокоиться.
