Милош Кратохвил - Ян Гус
Единственными, кто и здесь не переставал преследовать Гуса, были его соотечественники. И в первую голову Михал де Каузис, которому усердно вторил пассаусский декан Тай, тот самый, которому когда-то Гус помешал торговать индульгенциями в Чехии и чуть не сорвал все предприятие. И к этой паре, конечно, присоединился Штепан Палеч. Они расклеивали на вратах констанцских церквей публичные обвинения Гуса в ереси и усердно обхаживали кардиналов, добиваясь ареста Гуса. Но даже они не сумели привлечь к этому делу внимание отцов собора, занятых более важными заботами.
Интерес констанцских церковников к Гусу пробудился лишь после того, как в его дело вмешалась гораздо более значительная особа, — а именно кардинал д’Айи, который еще в ноябре приехал из Парижа. Д’Айи был не только образованный богослов и философ, но превосходный политик и дипломат. Этот страстный и честолюбивый старец явился в Констанц ради «высокой цели»: подготовить почву для избрания себя на папский престол после того, как собор сместит Иоанна XXIII, на что д’Айи твердо рассчитывал. Поэтому он всюду старался выставить на вид свои заслуги перед церковью, для чего стремился безжалостно устранить всякие следы ереси. Даже по дороге в Констанц он приказал казнить двух монахов, виновных в еретических заблуждениях. На Гуса его внимание обратил парижский богослов Жерсон, который еще ранее настоятельно советовал пражскому архиепископу устранить его. Девизом этого аскетически строгого и сурового француза было: с еретиками не объясняются, еретиков жгут!
Оба эти француза уже знали по примеру собственной страны, что слова еретиков могут стать искрами, воспламеняющими пожар социальных волнении.
Так к Гусу приближалась грозная опасность, о которой не подозревали ни он, ни его друзья.
ГЛАВА 15
УЗНИК
Днем 28 ноября в покои Гуса вошли необычные гости: два епископа, бургомистр города Констанц, рыцарь Бодман, весь закованный в доспехи, и еще несколько лиц, судя по одежде, высокопоставленных. Они явились спросить Гуса, разрешит ли он им проводить его в папский дворец; пришли же они от имени святого отца и кардиналов, и это предложение следует понимать как любезное приглашение. Пану Яну из Хлума не понравился железный рыцарь среди таких высоких господ, а еще меньше понравилось то, что он увидел из окна: вся улица была заполнена городской стражей.
Ян из Хлума был человек вспыльчивый, и он тотчас обрушился на подозрительно вежливых гостей и с возмущением напомнил им, что Сигизмунд совершенно ясно распорядился, чтобы Гуса не трогали, пока он сам не приедет в Констанц, а если кто-либо вздумает помешать Гусу свободно высказаться перед собором, тот нарушит волю Римского короля и папы Иоанна XXIII. «Если бы сам дьявол пришел со своей тяжбой, — кричал он, — и его обязаны выслушать!»
Взволнованная речь чешского пана не вызвала и тени движения на равнодушных лицах послов. «Пан неправильно понял их визит, — возразили они. — кардиналы хотят только побеседовать с Гусом». А стража? Это охрана для чешского магистра. Спор прервал Гус: он, правда, приехал в Констанц, чтобы выступить перед всем собором, но готов говорить и с кардиналами, если они того желают. Тут Хлум заявил, что он по крайней мере будет сопровождать магистра Яна, так как отвечает за его безопасность перед Римским королем.
В папской резиденции Гуса действительно ожидали несколько кардиналов; они предложили ему некоторые вопросы, на которые он ответил заверением, что никогда никаких ересей не распространял, что в Констанц приехал свободно, никем не понуждаемый, и что, наконец, готов исправить свои взгляды, если его убедят, что существуют лучшие. Затем кардиналы оставили обоих чехов, и с Гусом вступил в разговор какой-то старый монах, который допекал его сначала простыми, а потом и очень сложными теологическими вопросами. Только после его ухода Гус узнал, что это был один из образованнейших богословов Испании. Эта таинственность и повторные испытания только усилили подозрения Хлума. Когда же ему предложили отправляться домой, так как кардиналы продолжат беседу с Гусом и ждать магистра не нужно, подозрение Хлума перешло в уверенность. Он добился приема у папы и потребовал соблюдения гарантий, данных Сигизмундом.
Но в какую паутину коварства и хитрости попал этот прямодушный и воинственный человек! Люди, пришедшие пригласить Гуса, утверждали, что явились от. имени папы и кардиналов. А теперь папа со вздохами жаловался Хлуму, что бессилен, что все решают и всем руководят кардиналы, сам же он тут совершенно ни при чем. А Сигизмунд? Когда позже он узнает, что его гарантия была нарушена, он притворится возмущенным, а на самом деле? Вознаграждение за охранную грамоту Гусу — коронацию в Аахене — он уже получил, и теперь если он не будет настаивать на исполнении обещания, данного Гусу, то окажет большую услугу церковной партии.
Жилище Гуса в Констанце.
Вид констанцской соборной церкви снаружи. (Место сожжения книг Гуса 6 июля 1415 года).
Император Сигизмунд на Констанцском соборе (из хроники Рнхенталя).
Папа Иоанн ХХШ на Констанцском соборе (из хроники Рнхенталя).
Ночью Гус был отведен во временную тюрьму, так как приготовленная для него темница в подземелье доминиканского монастыря еще не была оборудована крепкими цепями и запорами. Через неделю он был переведен туда и провел в ней самые страшные месяцы — до марта следующего года. Доминиканский монастырь был построен на маленьком острове у берега Боденского озера, и зимний холод проникал в камеру через окно и каменные стены вместе с тяжелым зловонием от расположенных поблизости отхожих мест. Неожиданный и крутой поворот судьбы, физические страдания, разлука с друзьями и с внешним миром вообще — все это угнетающе подействовало на Гуса. В этом нездоровом, промозглом помещении он вскоре заболел, его мучила горячка, рези в желудке, зубная боль. Но хуже всего было полное неведение того, что происходит вне стен тюрьмы, какова судьба его тяжбы. Если судить по тому, как с ним поступили, он мог предположить худшее. Одно пугало Гуса: что его уже не выпустят из заточения, никогда не дадут высказаться. Но Гус не терял надежды и начал работать в тюрьме, как только позволила болезнь: он принялся писать свою защитительную речь, объяснение своих взглядов, изложение некоторых вопросов — в глубине своего сердца Гус не терял надежды, что ему удастся выступить на соборе.
И вот однажды открылись двери его тюрьмы, и в камеру вошли посетители, которых ему суждено было отныне видеть очень часто. Это были члены следственной комиссии; папа поручил им подготовить материал к процессу чешского еретика. Комиссию возглавляли два епископа — они-то и руководили всеми допросами, вызывали в камеру свидетелей для очных ставок с обвиняемым.
