Владимир Зёрнов - Записки русского интеллигента
Из Гранвиля в омнибусе, запряжённом лошадьми, мы отправились в Mont St. Michel. Дорога шла по берегу моря. Вода здесь при отливе уходит очень далеко, говорят, километров на десять от берега, и скала с замком два раза в сутки делается островом.
Пески пляжа постоянно меняют свои очертания: река наносит гряды песка. Когда папа ездил на скалу, перед тележкой бежал человек с вилами и щупал ими, достаточно ли твёрд песок. При нашем посещении такого форейтора{171} не было. В тележке помещалось 6–8 человек – какая-то развесёлая компания французов и француженок.
На самом островке – небольшое поселение. Постоянно живёт там человек двести рыбаков, ловят они не рыбу, а главным образом омаров и крабов – их легко ловить во время отлива, когда скала стоит на сухом пляже, а вода остаётся только в отдельных углублениях. Я наблюдал, как местные жители с огромными корзинами на спине шлёпали по лужам и просто руками собирали омаров и крабов.
Поужинав в ресторанчике, мы взяли проводника и с той же компанией, с которой ехали в омнибусе, осмотрели старинный замок. Позже в нём размещались монастырь св. Михаила, государственная тюрьма, а теперь он превратился исключительно в объект туризма. На вершине скалы – храм, ниже – разные строения. Под землёй сделаны коридоры с камерами, в которых некогда содержали государственных преступников. Теперь же в них помещены куклы в человеческий рост, имитирующие заключённых.
На вершину к собору вели лестницы, вырубленные в скале. Мы начали по ним взбираться, как вдруг наш проводник остановился, пристально всматриваясь вдаль. «Ах, – произнёс он после некоторого молчания. – Вон там человек вышел с нашего острова, прилив уже начался! Он не успеет дойти до берега, вода его непременно обгонит». Надо сказать, что период прилива не совпадает с полусутками, и на островке вывешено расписание, когда безопасно выходить, чтобы не застигла приливная волна. Местные жители хорошо осведомлены об этой опасности, но сезонные рабочие, строившие тогда дамбу, соединяющую островок с берегом, не обращали внимания на расписание. В бинокль было хорошо видно, как человек спокойно шёл по песку. Но он находился так далеко, что кричать даже в рупор было бы безнадёжным занятием. Нельзя было его и нагнать ни на лошади, ни в лодке: между ним и островом имелись уже низины, залитые водой, но оставались и гряды песка. Несчастный совершенно не подозревал, что вода его обгоняет, когда же заметил перед собой воду, кинулся искать сухого прохода, заметался по всё уменьшавшемуся островку песка. Мы с высоты видели, как вода покрыла весь островок, как человек ещё искал мелкого выхода, как он потом пытался плыть и, наконец, окончательно исчез под водой. Примечательно, что публика, волновавшаяся, пока видела утопающего, после его гибели сейчас же успокоилась и продолжила осматривать реликвии. Точно в театре опустился занавес после трагического окончания действия, и публика расходится, обсуждая свои житейские дела.
Вернувшись в Париж, мы с Цингером пошли на выставку и купили разные безделушки для подарков в Москве. Я купил брелок – маленького слоника, вырезанного из слоновой кости, весьма прехорошенького с зелёными серёжками в ушах. Потом мы наведались в павильон русской чайной фирмы Попова. В павильоне, выстроенном в китайском стиле, подавали прекрасный чай, и мы частенько заходили сюда выпить чаю и поболтать с тремя прехорошенькими девушками, подававшими этот чудесный напиток. Кстати, весь обслуживающий персонал выставки был подобран исключительно из миловидных девушек, все были прекрасно одеты, в хорошеньких чепчиках и кружевных фартучках.
Вечером мы были в опере и получили большое удовольствие от прекрасного исполнения «Пророка» Мейербера. Дирижировал Колонн. Внутренняя отделка театра замечательно красивая, но особенно красив мраморный вестибюль. Самая обстановка на сцене очень походила на московскую (эту же оперу раньше я видел в Москве с Преображенским в заглавной роли). Обычно в партере полагалось быть во фраках, но на выставке публика была интернациональная, и правило временно не было обязательным. Рассматривая публику партера, мы обратили внимание на замечательно красивую даму, брюнетку в красном шёлковом платье, она оживлённо болтала с соседями. Александр Васильевич сказал: «Это, наверное, испанка». Я предложил подойти поближе и послушать, на каком языке говорит «испанка». К нашему великому удивлению и радости, мы услышали чисто русскую речь.
На другой день я проводил Цингера, уезжавшего раньше, а через день и я с Усагиным и Плотниковым покинули Париж. Но мы поехали не прямо на Москву, а решили хоть немного посмотреть настоящую Швейцарию и побывать на леднике Монблана{172}.
До Цюриха проехали без остановки. Оттуда мы с Усагиным отправились в Женеву (Плотников остался отдохнуть в Цюрихе). Там мы осмотрели очень интересную гидроэлектрическую станцию. Воды Роны, бурным потоком вытекающей из Женевского озера, вращают громадные турбины. Потом мы любовались голубыми водами самой Роны, в которую при выходе её из озера впадает ещё более бурный Арв, вытекающий из ледников Монблана. Выкупавшись в прозрачной воде Женевского озера, мы направились к подножию Монблана в местечко Шамони.
Теперь туда проложена электрическая железная дорога. А тогда по железной дороге проделывали только первую часть пути, а вторую – на лошадях в больших омнибусах. Места чудесные, и мы с Иваном Филипповичем выбрались из кареты и пошли пешком, обгоняя омнибус. На краю дороги увидели избушку, в которой что-то очень сильно светилось и шипело, а по отвесной скале, спускавшейся к дороге, была вертикально помещена труба сантиметров 30 в диаметре. Мы постучались в дверь избушки, нас любезно встретили рабочие. Оказалось – это маленький кустарный алюминиевый завод. Всё его оборудование заключалось в гидротурбине, вращавшей динамо-машину, от которой получался постоянный ток, питавший громадную Вольтову дугу. Анодом дуги служил толстенный уголь, катодом – ящик (вероятно, из огнеупорной глины), набитый алюминиевой рудой. Жар Вольтовой дуги плавил руду, и алюминий выделялся на катоде, то есть на дне ящика. Через дырочки, время от времени открывавшиеся на уровне дна ящика, алюминий вытекал в бороздки, сделанные в земляном полу, и застывал там продолговатыми болванками.
К обеду мы добрались до Шамони. Остановились в гостинице, при которой имелся ресторанчик; за помещение и полный пансион в сутки брали по 5 франков (немного меньше 2 рублей). Шамони – совсем маленькое местечко. Из долины видны спускающиеся ледники. Любовались на Монблан с его тремя вершинами. Но он не производит такого впечатления, как Казбек. У Казбека одна вершина, которая царственно возвышается над всеми окружающими горами, а Монблан как-то входит в цепь гор, и приходится спрашивать, который же, собственно, Монблан.
