Глеб Скороходов - Три влечения Клавдии Шульженко
В публике решили, что это перегорели пробки.
Но когда в антракте я пожаловался директору на состояние электрических проводов, он обиделся:
– Позвольте, при чем тут провода? Провода у меня в полном порядке! Это режиссерский замысел!
– Ага, значит, перегорел режиссерский замысел?
Директор еще пуще обиделся:
– Да нет! Свет потушили сознательно. По творческим мотивам. Дескать, война неожиданно оборвала лирическую песню… Понятно? Так сказать, художественный символ…
Если произвести арифметическую раскладку времени, ушедшего на каждый номер, то получится: 4 минуты Коралли объявляет номер, 4 минуты ухлопываются на декоративные эффекты, 4 минуты нужно терпеть игру плохо вымуштрованных статистов и только 3 минуты наслаждаться пением Шульженко…
На вопрос, зачем они так тщательно упаковывают каждую песню в такую плотную обертку, директор ответил:
– Это не просто песни, а этапы развития джаза.
Два часа нас гоняли по этапу. Тяжело! Когда зрители расходились после этих этапов, у всех был такой вид, точно они только что нанюхались хрену.
А ведь Клавдия Шульженко всегда имела большой успех.
В чем тут дело?
За кулисами горячился режиссер:
– Ну да… если бы вместо желтого софита дали фиолетовый и не опустили задник со шпилем Петропавловской крепости, когда нужен был задник с Исаакиевским собором, был бы огромный успех!
Тогда обозлился заведующий постановочной частью:
– Все равно не было бы огромного успеха! Успех был бы, если бы вас не было! Если бы Клавдия Ивановна вышла бы прямо на просцениум и честно спела те песни, которые пришла слушать публика…
– Вы что же, против режиссера?
– Нет, я за режиссера, понимающего эстраду. Это же совсем другое искусство! Здесь счет не на часы, а на секунды… Здесь решает не ансамбль, а острая эстрадная индивидуальность…
Не знаю, чем окончился этот спор. Кого признали виновным в неудаче: постановочную часть или грубую публику, которая не хочет ходить по режиссерскому этапу, а желает слышать хорошие песни в хорошем исполнении».
Фельетонист был прав. Когда в заключительном концерте смотра Шульженко вышла прямо на просцениум и «спела те песни, которые пришла слушать публика», успех был огромным.
Заключительный концерт превратился в яркий праздник. В нем приняли участие Н. Смирнов-Сокольский, Т. Ханум, Р. Зеленая, Л. Утесов, Э. Рознер, А. Редель и М. Хрусталев, Л. Русланова, А. Райкин, И. Набатов, Ф. Савченко. Вели программу первого отделения Е. Дарский и Л. Миров, второго – М. Гаркави.
Камертоном концерта, проходившего на сцене филиала Большого театра, стал первый же номер – марш Дунаевского «Легко на сердце от песни веселой» из «Веселых ребят». Запевали Шульженко и Утесов – случай уникальный! Знакомые слова песни перемежались с новыми строфами, написанными В. Лебедевым-Кумачом специально к празднику.
Шульженко заканчивала первое отделение концерта. Она спела пять объявленных песен, но зрители не отпускали ее. Один «бис» следовал за другим.
«Клавдию Шульженко знают и любят как жанровую певицу, – отметила газета «Литература и искусство». – Она владеет секретом воздействия на слушателя, обладает настоящей артистичностью. Если вспомнить первые выступления Шульженко, можно утверждать, что актриса творчески растет с каждым годом. Выступление на смотре подтвердило это еще раз».
О возросшем мастерстве актрисы говорилось и на обсуждении итогов смотра. Об этом же свидетельствовало мнение художественного совета Главного управления музыкальных учреждений. Прослушав новые граммофонные записи – «Не тревожь ты себя, не тревожь» и «Ягоду», «Не жалею» Б. Фомина и П. Германа, «Точно» М. Табачникова и С. Болотина, художественный совет, в котором были Е. Катульская, К. Дзержинская, Н. Голованов, С. Шлифштейн, В. Сурин, Н. Сперанский, единодушно оценил исполнительское мастерство певицы высшим баллом.
Но сама Шульженко непрестанно возвращалась к эрмитажной премьере. Ну хорошо, думала актриса, режиссер, как пишут, преступил допустимую меру театрализации. А если бы не преступил? Не устарела ли сама театрализация? Не стала ли сегодня показателем недоверия к песне?
Чувство неудовлетворенности не покидало ее. Что будет дальше? Джаз диктует свои требования, подгоняет песни под привычные для него рамки. Танцевальная форма хороша и нужна, но она не единственная.
Все чаще Шульженко ловила себя на мысли, не пришла ли пора расстаться с джазом, попробовать работать по-иному: выйти к публике один на один – только она и рояль. Петь песни, романсы, баллады – разные по содержанию, настроению, форме. Вести разговор со слушателем без посредников.
Решиться на это было трудно. Останавливало опасение, как встретит такое новшество публика, почти восемь лет слышавшая пение Шульженко только в оркестровом сопровождении.
На необходимость принять решение толкали обстоятельства.
В сентябре 1944 года в связи с переходом на другую работу из оркестра ушел его постоянный директор, талантливый хозяйственник и организатор Руммель. Началась административная чехарда – за несколько месяцев сменилось четыре директора. Дисциплина в джаз-ансамбле упала.
Оркестр находился в подчинении московской концертной организации, а жили все его участники в Ленинграде. Это вызывало трудности в подготовке новой программы, репетиции и прием которой должны были проходить в Москве. Кочевой образ жизни не устраивал музыкантов – состав оркестра стал меняться, его поразила болезнь, называемая в канцеляриях «текучестью кадров».
Болезнь в конечном итоге сказалась на исполнительстве. И чем дальше, тем больше. «Самостоятельное выступление джаза красноречиво говорит только о скромных его возможностях», – писал критик Б. Арсеньев. Искусствовед Ю. Дмитриев заметил: «Лирические песенки К. Шульженко запоминаются и имеют успех. Что же касается руководимого ею оркестра, то он никак не может добиться той прозрачной музыкальной легкости, которая должна сопутствовать лирической песне».
Но ведь был и другой выход, и Шульженко знала о нем. Возвратиться в Ленинград, обновить состав оркестра, искать иные формы подачи репертуара. Разве нельзя во время концерта прикрыть музыкантов занавесом, а самой спеть несколько песен в сопровождении классического квартета – рояль, скрипка, альт и виолончель? Не об этом ли она не раз мечтала! Да что там говорить, кто запретит спеть ту же «Россию» только под рояль?! И публика на пять минут отдохнула бы от джаза – на пользу и себе, и всему концерту.
Но Коралли стоял на своем: возвращения в Ленинград не будет. Он предпринял меры: Моссовет дает им отдельную квартиру, ехать снова в ленинградскую коммуналку теперь не надо. И вынудил жену обратиться в Гастрольно-концертное объединение с просьбой о ликвидации оркестра.
