Бруно Сюткус - Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой
Снова наступила зима. Мы убрали последние снопы пшеницы с заснеженных полей. В начале ноября все полевые работы были закончены.
В Жигалове я встретил несколько немцев, бывших солдат войск СС. Они рассказали мне о железнодорожной ветке Тайшет — Ускат неподалеку от Лены, которую строили немецкие военнопленные, находившиеся в исправительно-трудовых лагерях, а также русские узники ГУЛАГа, главным образом те, кто в свое время побывал в немецком плену. В таких лагерях хуже всего обращались с бывшими солдатами армии Власова, отличавшимися особой жестокостью. От непосильного труда умирали тысячи заключенных. Их хоронили под насыпями железнодорожных путей, которые строили заключенные. Грузовые поезда, движущиеся по трассам Севера, и сейчас проезжают по костям тех, кто эти трассы строил.
Поволжских немцев и немцев из Крыма и из-под Одессы в 1940 году отправили в Вартегау, что на востоке Германии, в соответствии с советско-германским договором и согласно распоряжениям Комиссии по репатриации.[2] Когда эти земли вновь отошли к Польше, немецких переселенцев выслали, разрешив взять с собой всего сорок килограммов личных вещей. Все закончилось их отправкой в Сибирь. Я много беседовал с этими немцами. В Воркуте и Норильске они строили железную дорогу и тысячами умирали от недоедания и тяжелого труда. Здесь работали и также умирали немецкие военнопленные. Советский Союз был государством, где торжествовали жестокость и насилие. Его официальным лозунгом была следующая фраза — «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!». Населявшие его народы жили в вечном страхе репрессий, ведь попасть в лагеря мог каждый.
К счастью, нам по-прежнему хватало еды. У нас был хлеб, козье молоко, а также сало и колбаса, которую присылала нам из Литвы сестра Тони. Но, конечно, основу рациона составляла картошка. На Рождество 1950 года Антона была беременна. Мне хотелось, чтобы у нас родился сын, и мы с Тони часто говорили об этом. Я каждый день уходил в тайгу, где пилил дрова для школы и несколько поленьев приносил домой. Наша горница имела большие размеры, и ее приходилось протапливать круглые сутки.
В начале февраля 1951 года в деревне проводили расчетный день. Трудовые успехи минувшего года вознаграждались деньгами и натуральными продуктами. В деревню приехал оркестр, которому пришлось выплачивать вознаграждение из нашего кармана. Присутствовали, как всегда, глава Жигаловского района и секретарь райкома партии. Председатель колхоза произнес речь, в которой похвалил наш самоотверженный труд во славу «мудрого отца и учителя товарища Сталина». Все встали и захлопали в ладоши. Казалось, что похвалам Сталина и коммунистической партии не будет конца. Мы выполнили план поставок государству по пшенице, мясу, маслу и шерсти. Начальство высоко оценило наши заслуги и достижения и в числе передовиков было даже упомянуто мое имя. Однако, по правде говоря, мы могли бы сделать намного больше, если бы не затяжные дожди, погубившие значительную часть урожая. Наш труд оценили следующим образом: 800 граммов пшеницы и 4 копейки за трудовой день. Наша семья, в том числе и Гражина, заработали 160 килограммов пшеницы. В то же время мы задолжали колхозу 112 рублей и поэтому были вынуждены снова потуже затянуть ремни. Пришлось опять запасать картошку.
1 июня 1951 года в больнице райцентра Жигалово появился на свет мой сын Витаутас. У Тони было мало грудного молока, но, к счастью, нашего малыша вскормила ее соседка по палате.
Зимой 1952 года мне выдали двух хороших лошадей. План заготовок для государства на 1953 год требовал от меня присмотра за картофельным полем в 15 гектаров. Я был доволен, потому что это освобождало меня от других трудовых повинностей. Осенью 1954 года руководство колхоза выдвинуло меня на должность управляющего свинофермой.
В колхозе было 148 свиноматок, из них несколько рекордисток, которые были в приличном состоянии. Работа на свиноферме стала новым делом для меня, потому что приходилось руководить работой других людей. У нас с Тони часто возникали споры по поводу того, что я слишком много времени отдаю работе в колхозе, растрачивая на это почти все мои силы. У меня действительно оставалось меньше времени, чем раньше, на наш личный огород. Тони приходилось одной выполнять все больше и больше работы по хозяйству. Ей это не нравилось, и она просила меня уделять больше внимания домашним делам. Она была права, но работы на ферме всегда было очень много, и поэтому я приходил домой поздно, часто ближе к полуночи. Никто в колхозе не работал так много, как я. В то время нам платили по 1,5 килограмма пшеницы за трудодень, и на моем счету было 1300 таких дней. Я пару раз продавал пшеницу на рынке и сумел купить несколько свиней, а также радиоприемник, работавший на батарейках (электричества в нашей деревне не было). Мы стали первой семьей в Рудовке, у которой в доме появилось радио.
За четыре последних года наше благосостояние существенно выросло. Теперь мы жили лучше, чем большинство колхозников. Все это было достигнуто за счет наших собственных усилий, терпеливого долгого труда. Я работал день и ночь, чтобы моя семья жила в нормальных условиях и по возможности ни в чем не нуждалась.
Рождество 1954 года стало для нас самым радостным праздником. Мы слушали по радиоприемнику передачу «Голоса Америки». Здесь, в тайге, эта радиостанция ловилась чисто, без помех. Мы слушали американского проповедника «епископа Б.», чьи слова согревали сердца и утешали тех, кто отчаялся в жизни. Мы плакали, вспоминая родной дом и тех, кто, в свою очередь, помнил нас в Германии, в Литве, на Западе. Моему сыну уже исполнилось три года. Когда его спрашивали «Кто ты?», он обычно отвечал — «фриц», и все смеялись.
Однако дела были далеко не радостными и веселыми, когда сараи стояли пустыми и даже крысы прекратили искать в них съестное. Они прорыли ходы в наш дом и пожирали хранившийся в погребе картофель. В темноте они смело бегали по горнице. Однажды ночью Тони проснулась в тревоге. Витаутас лежал в колыбели, и крысы подобрались к нему и начали покусывать его, не давая спать. Тони испуганно закричала, заметив, каких размеров эти грызуны. Когда мы спали, они бегали по нашим головам, кусали Тони за уши, хватали меня за волосы. Как-то ночью я схватил одну, но она укусила меня, и я был вынужден ее отпустить.
Одна русская женщина из нашей деревни дала мне молодую кошку. Она также рассказала, что никто из местных не хотел жить в нашем доме. Когда в здешних амбарах пусто, крысы всегда устремляются в него. По ночам они вылезали из нор. Кошка схватила огромную крысу за шею и не отпускала ее. Крыса пищала, кошка отчаянно мяукала. Я бросился на помощь. Позднее грызуны, видимо, решили, что у нас слишком жарко в доме, и перестали появляться в нем. Кошечка оказалась ласковая, она очень любила меня, ей нравилось сидеть у меня на коленях. Она всегда ждала моего прихода домой.
