Борис Тененбаум - Великий Наполеон
Последний его домохозяин «объявление» именно так и понял. Он взял деньги, устроил своего постояльца поудобнее, пожелал ему спокойной ночи – и побежал в полицию.
VI
События большого мира иногда отражаются в мире маленьком самым причудливым образом. Своего камердинера Констана в подробности полицейского расследования высшей категории секретности Первый Консул, разумеется, не посвящал. Правда, Констан знал об аресте генерала Моро, но приписывал его двум факторам – неблагодарности генерала и слабости его характера. Пункт о неблагодарности он иллюстрирует следующим эпизодом: Первый Консул, рассматривая поднесенные ему превосходные пистолеты, очень их одобряет – а потом вручает их посетившему его генералу Моро со словами, что столь замечательное оружие по праву должно и принадлежать человеку высокой доблести. Генерал был польщен, и собеседники расстались наилучшими друзьями. Как же мог генерал Моро после такого знака доброты и благосклонности со стороны хозяина даже и думать о таких нехороших вещах, как заговор против законной власти?
Конечно, с точки зрения камердинера, Констан совершенно прав – хозяин есть хозяин. Но генерал Моро камердинером не был…
Что же касается слабости характера генерала Моро, то тут, с точки зрения слуги, все дело в том, что у генерала оказалась крайне честолюбивая теща. Брак супругов Моро был устроен Жозефиной Бонапарт, которая познакомила генерала с дочерью своей знакомой, такой же креолки с Мартиники, как и сама мадам Жозефина. Девушка понравилась генералу, он понравился девушке, брак был заключен – но вот тут-то и вмешалась теща и начала наговаривать зятю много лишнего…
Констан вряд ли вникал в подробности семейной жизни четы Моро до того, как генерал был арестован. Так что его суровое мнение о теще и о ее пагубном влиянии на зятя, скорее всего, сформировалось в результате кухонных разговоров с прислугой мадам Бонапарт – служанки, по-видимому, повторяли то, что говорила хозяйка…
Однако вся эта история однажды поразила и его самого. Однажды утром в комнату к хозяину влетела мадам Бонапарт, вся в слезах. Это было не в обычае. Наоборот – в тех нечастых случаях, когда Первый Консул желал побыть с мадам наедине, он сам посещал жену в ее спальне, о чем она потом с гордостью сообщала своим дамам. Как мы видим, отношения супругов Бонапарт к 1804 году сильно изменились по сравнению с тем, какими они были в первые годы их брака…
Вторым удивительным моментом визита мадам Бонапарт к мужу было то, что мадам была неглиже, не причесана и не прибрана, в то время как обычно она уделяла огромное внимание своему туалету, чтобы – как деликатно говорит Констан – «…устранить изъяны своей наружности, нанесенные временем...».
Наконец, третье, и самое главное: мадам не ограничилась слезами. Она раз за разом твердила мужу сквозь рыдания:
«О, друг мой, друг мой! Зачем же ты это сделал?»
Так Констан узнал о казни герцога Энгиенского.
VII
Несчастный герцог оказался случайной жертвой – ему приписали участие в заговоре Кадудаля и Пишегрю. Сделал это, по-видимому, Талейран. Дело было в том, что Первый Консул к заговору отнесся в высшей степени серьезно, и понятно, почему – его режиму могли грозить якобинцы, роялисты и оппозиция в среде военных, симпатизировавших республиканскому строю.
Участие в едином заговоре и Кадудаля, и Пишегрю, и Моро объединяло все три элемента и фокусировало их усилия на единой цели – физическом уничтожении Первого Консула. Так что, когда в ответ на его слова, что Бурбоны напрасно думают, что он не может воздать им лично за попытки убить его, Талейран сказал: «Они, видимо, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная» – Первый Консул взорвался.
До него дошли слухи о том, что некий принц тайно посещал Францию и что эти посещения были частью действий заговорщиков. Принцы Конде были младшей ветвью рода Бурбонов, а из принцев дома Бурбонов человеком, способным на такое дело, считался только герцог Энгиенский, единственный сын носителя титула Конде. Был он молод, отважен, успел повоевать против Республики и в данное время жил в Бадене, недалеко от французской границы, так что в принципе вполне мог весной 1804-го действительно побывать во Франции. Это и решило дело – через границу на территорию Бадена был направлен отряд в три сотни французских драгун. Они окружили дом, где жил герцог, захватили его и увезли во Францию, в Венсен.
Его судили военным трибуналом, который, как говорит Е.В. Тарле, за доказательствами особо не гнался. Часть протокола допроса герцога можно привести [5], она довольно показательна:
1. Имели ли вы сношения с английскими агентами? – Нет.
2. Входило ли в ваши намерения, в случае успеха заговора Пишегрю, перейти границу на Рейне и вторгнуться в Эльзас? – Нет.
3. Получали ли вы деньги из Англии на покрытие ваших издержек? – Да.
4. Хотели ли вы поступить на службу Англии? – Да, с целью освободить мое отечество.
За сохранение жизни герцога Энгиенского ходатайствовал, как ни странно, Жозеф Бонапарт. Он вообще последнее время сблизился с той частью оппозиции, которую можно было бы назвать либеральной интеллигенцией, в частности, стал регулярным посетителем салона мадам де Сталь. Это очень не нравилось Первому Консулу, но он, однако, поведение своего старшего брата терпел и даже пообещал ему, что герцога помилует. Может быть, даже искренне пообещал – но трибунал действовал в соответствии с ранее отданными ему инструкциями и расстрелял герцога наутро после вынесения ему смертного приговора.
Многое случилось в ту весну во Франции – Кадудаль был все-таки захвачен и после недолгого расследования казнен, генерал Пишегрю, согласно официальной версии, в тюрьме покончил с собой [6], генерал Моро был судим, признан виновным, и Первый Консул заменил ему тюремное заключение изгнанием – но все-таки ничто не поразило так современников, как казнь герцога Энгиенского. Как говорилось тогда: «C'est pire qu'un crime, c'est une faute».
«Это хуже чем преступление. Это ошибка».
VIII
Фраза эта приписывалась то Фуше, то Талейрану – эти два человека имели такую репутацию, что запредельный цинизм высказывания в их устах никого бы не удивил. Различные источники в этом смысле расходятся – скажем, сам Фуше определенно претендовал на авторство. Скорее всего, настоящим автором был Буле де ля Мерт, видный юрист, председатель Законодательной Комиссии, разработавшей знаменитый Кодекс Наполеона.
В сущности, кто сказал это первым, не так уж и важно – важно то, что сказанное было верным. Если при новом режиме и был случай откровенного политического судебного убийства, то ничего хуже казни герцога Энгиенского действительно не случалось – демонстративный акт, совершенно в духе Террора, о котором всем хотелось забыть. К тому же герцог был неповинен в заговоре, захвачен совершенно незаконно, на нейтральной территории Бадена, и наконец, он был молод и хорош собой – просто идеальный кандидат на роль мученика.