Генрих Гофман - Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера
– Я совершенно ничего не знаю об этих случаях в Австрии. Вы хотите наговорить мне еще таких же неприятных вещей?
– К сожалению, да. Герр Гитлер, вам известно, что из баварских школ изымаются распятия? Говорят, что гаулейтер Вагнер приказал изъять их по указанию Бормана.
– Вы в этом вполне уверены?
– Я могу представить доказательства! Кроме того, Борман учинил обыски во всех монастырях, чтобы найти там некоторые книги, которыми он собирается пополнить свою обширную антиклерикальную библиотеку. Несколько монастырей попросту закрыли, а старых монахинь, которые прожили там всю жизнь с самой юности, отправили в богадельни, где большинство из них окончат свои дни. Уверен, герр Гитлер, вы не забыли тот случай, когда мы приехали в мюнхенский госпиталь, где все сестры милосердия были католическими монахинями. Вы помните, какое впечатление на вас произвела их самоотверженность? Вы сказали, что не позволите никому из членов партии чинить препятствия этим сестрам милосердия или вмешиваться в их дела.
Гитлер тут же послал за Борманом и в моем присутствии резко сказал:
– Это нужно немедленно прекратить!
Борман со своим «дипломатом» под мышкой выпрямился по стойке «смирно».
– Хорошо, мой фюрер, я немедленно передам ваш приказ по телетайпу всем соответствующим властям.
Потом, бросив недовольный взгляд в мою сторону, он вышел.
Борман собрал все свидетельства, говорившие против церковников, которые только смог отыскать, и опубликовал их одной книгой. Когда она вышла в свет, к Гитлеру обратился кардинал Фаульхабер и получил приглашение на обед в Оберзальцберг. Состоялась беседа, во время которой архиепископ Мюнхена передал Гитлеру прошение о том, чтобы изъять это весьма сомнительное сочинение. Его доводы убедили фюрера, который немедленно приказал Борману уничтожить весь тираж.
Передавая подробности беседы нескольким близким друзьям, Гитлер проявил сдержанность в отношении церковных дел, – признаться, не без примеси политической целесообразности, – которая совершенно отсутствовала у него в более поздние, военные годы. Кроме того что он признавал ум кардинала Фаульхабера и огромное влияние, которым он обладал, Гитлер напомнил нам, что Бавария – страна набожных католиков и что политик, рискующий попирать глубокие религиозные чувства народа, не может называться политиком.
– Истинный народный вождь, – заявил он, – не подчиняет силой, а убеждает в своей правоте. Только против тех, кто, вопреки мнению общества, по-прежнему противостоят ему и тем наносит вред общему делу, он должен прибегнуть к насилию, и тогда он должен быть абсолютно беспощаден.
Многие высокопоставленные прелаты пользовались особым уважением Гитлера. Аббат Шахляйтнер часто приходил к нему, чтобы обсудить церковные дела. Во время посещения рейнского монастыря Марии-Лаах у Гитлера состоялся долгий и оживленный разговор с настоятелем этого знаменитого центра паломничества.
В 1925 году я решил, что настала пора отправить моего девятилетнего сына в школу-интернат, и посоветовался с Гитлером.
– Очень рекомендую вам отправить его в монастырскую школу, – сказал он. – Для молодых людей монастырь – лучшее учебное заведение. У Зимбахского монастыря на Инне, что напротив Браунау, в дни моей юности была отличная репутация.
Этот совет привел меня в изумление, ибо Гитлер конечно же знал, что я протестант. Но я принял его совет, и он отвез моего сына в монастырь на своем новом «мерседесе» и лично препоручил его заботам матери настоятельницы.
– Вы уж сделайте из него порядочного человека, – предупредил он ее, уезжая.
А по дороге домой сказал мне:
– Вам следует сделать монастырю подарок – какую-нибудь хорошую картину.
Когда я в следующий раз приехал навестить сына, то взял с собой прелестную картину маслом с изображением Святого семейства для монастырской часовни, и ее там приняли с большой радостью и благодарностью.
К сожалению, церковь почти не пыталась перекинуть мост через растущую пропасть между нею и национал-социализмом.
Позиция по отношению к нацизму, которую в Вене в 1938 году кардинал Иннитцер рекомендовал занять всем католикам, по большей части оставалась исключительно теоретической. Вновь и вновь с амвона звучали политические проповеди, но приводили они только к тому, что Борман получил законный предлог вмешаться. И впоследствии немало проповедников угодило в концентрационные лагеря. В лагеря они отправлялись только после приговора суда.
– Я отпущу на волю любого священника, – заявлял Гитлер, – при условии, что он согласится подписать обязательство не вмешиваться в политику и ограничиваться лишь своими духовными обязанностями. Но они отказываются подписывать. По-моему, это доказывает, что для них политические дела важнее духовных. Если эти господа желают строить из себя мучеников – Бог им в помощь!
Но, несмотря на все это, действительно непримиримого конфликта между церковью и государством никогда не существовало. Папский нунций монсеньор Орсениго неизменно присутствовал на новогодних приемах и передавал Гитлеру, как главе немецкого государства, добрые пожелания и благословение папы римского.
Однажды за ужином Гитлер сказал нам, что приказал арестовать пастора Нимёллера – того самого Нимёллера, который в 1935 году говорил о том, что «среди нас начался великий труд по объединению нашего народа»[9]. Борман понимающе кивнул.
– Служба наблюдения подала мне рапорт, где содержалась дословная расшифровка телефонного разговора между Нимёллером и еще каким-то братом во Христе. Там Нимёллер не только с большой злобой высказывался лично обо мне, но и выражал изменнические взгляды. Я приказал привести его ко мне, и когда он с елейным видом стал заверять меня в своем почтении, я сказал ему напрямик, что его преданность одно лишь сплошное лицемерие. Я показал ему рапорт и отказался выслушивать какие-либо объяснения, а потом передал его в гестапо.
Через несколько лет я спросил Гитлера, почему Нимёллер до сих пор в тюрьме.
– Он останется там, где он есть, пока не подпишет обязательство, – категорически заявил Гитлер.
В то же время он приказал Гиммлеру, чтобы к заключенному Нимёллеру относились хорошо.
Гитлеру очень нравилось бывать в церквах. И хотя его интерес ограничивался архитектурой, скульптурами и росписью, он всегда строго придерживался церковных ритуалов.
Во времена нашей дружбы наш общий интерес к искусству заставил нас посетить огромное количество церквей. Среди прочих мы побывали в моряцкой церкви в Вильгельмсхафене. Когда мы выходили, я сфотографировал Гитлера. Гитлер медленно спускался по лестнице, и, когда золотой крест больших ворот оказался ровно у него над головой, я снял его. По-моему, получился интересный и необычный снимок. Но церковные противники в партии придерживались диаметрально противоположного мнения. Когда снимок появился в моей книге «Неизвестный Гитлер», меня обвинили в том, что я пытаюсь представить его набожным христианином. Даже Гесс потребовал изъять фотографию, но я представил вопрос на рассмотрение лично Гитлеру, чтобы он решил сам.
