Алексей Пантелеев - Наша Маша (Книга для родителей)
Люся (то есть я). Тетя Оля, если вам не трудно, налейте мне, пожалуйста, тоже молока!
— Трудно!
— Что трудно?
— Трудно мне.
Это— отклик на “если вам не трудно”. Буквалистка, как и все маленькие.
23.11.59.
Вечером сегодня играли. Я превращал Машу в разных животных.
— Тук-тук-тук. Будь корова!
— Му-у-уу!..
— Коровушка, дай мне, пожалуйста, молочка.
— На! (Лезет рукой за спину.) У меня там сися есть.
* * *
У нас в гостях тетя Ляля. Пьют чай в столовой. И Машка там. А я все еще лежу. Скоро Машку приведут или притащат прощаться.
Мама купила ей длинную, до пят ночную рубашку. Машка не нарадуется. Приходит сейчас, придерживает рукой подол.
— Видишь, какая я большая!..
Только что опять заходила— с тетей Лялей.
— Цыганский ребенок!— очень точно определила тетя Ляля.
И шумит как цыганка.
25.11.59.
Вчера до половины двенадцатого не могла заснуть. Все кричала:
— Боюсь! Хочу маму! Мама, иди сюда, боюсь!
Не знаешь, как тут быть. Конечно, Алена права: одной строгостью тут ничего не добьешься. Но вместе с тем и потакать, откликаться на каждую просьбу и на каждое требование (а просьба очень быстро перерастает в требование) нельзя. Надо, конечно, искоренять страх, развивать храбрость, приучать к темноте. Но все это требует очень тонкой работы. Ни грозными окриками, ни мягкими уговорами здесь ничего не сделаешь.
А ждать нельзя.
Элико читала вчера соответствующее место в книжке американской педагогессы Септ. В книге этой много дельного, но много и чепухи. Слишком часто автор выступает в роли утешителя: “Не надо волноваться, годам к пяти, семи, десяти это может само собой пройти”— и тому подобное.
* * *
Уверяла, что в комнате, где она спит, в темноте на нее “глаз смотрит”.
Говорили: “чепуха”, “глупости”, “выдумываешь”, а один раз Алена проснулась ночью и сама испугалась. Действительно— из черного мрака алькова смотрит на нее огромный зеленоватый глаз. Не сразу она поняла, что это фосфоресцирует циферблат будильника, который стоит на полке с Машиными игрушками.
На другой день Маше объяснили, в чем дело, показали светящийся циферблат, часы спрятали. Страхи эти исчезли. Но на смену им пришли новые. Вероятно, детская душа сама ищет их.
* * *
Плохо усваивает цвета, краски. Одно время боялся— не дальтонистка ли она?
Показываю на дверь, обитую черной клеенкой. Спрашиваю:
— А дверь какого цвета?
— Гм... Я что-то молчу.
Так и сказала: “Я что-то молчу!”
А подумав еще, сказала:
— Я что-то молчу крепко.
28.11.59.
Опять Машка плохо засыпала. И может быть, опять я виноват. Перед сном тискали пластилин, и я лепил всякую нечисть.
Впрочем, чтобы напугать Машку, вовсе не требуется что-нибудь очень уж страшное. Вылепишь что-нибудь бесформенное, не похожее ни на человека, ни на животное, и вдруг Машка:
— Ой, боюсь! Боюсь! Я его, кажется, боюсь!
Думаю, что может и сама что-нибудь вылепить— и тоже испугается.
Еще К.И.Чуковский заметил эту способность ребенка пугаться порождений собственного вымысла:
Дали Мурочке тетрадь,
Стала Мура рисовать...
* * *
Ест сливочную помадку, наслаждается, жмурится, причмокивает:
— Ой, как вкусно мне!..
30.11.59.
...Ей сказали, что если будешь есть— вырастешь большая.
Часто прибегает ко мне и очень смешно показывает, как она выросла: вытягивается на цыпочках, при этом выпячивает живот, таращит глаза; шейные сухожилия напрягаются, рот почему-то тоже участвует в этой демонстрации роста— растягивается чуть ли не до ушей.
* * *
Врач назначил мне инъекции витаминов. Вчера у меня была сестра, делала уколы. Пришла Машка, взяла из пепельницы ватку, понюхала:
— Ой, уколом пахнет!
Нюхает с удовольствием. Я тоже люблю этот запах. Мама смеется над нами, говорит: одного поля ягода.
А Машка с наслаждением втягивает в себя резкий запах медицинского спирта:
— Нет, правда, укольчиком пахнет!..
* * *
Подарил ей пустой флакон из-под духов “Шипр”. Флакон в коробочке с зеленой кисточкой. В бутылочке несколько капель зеленых духов.
— Кому это?!
— Тебе.
Не может поверить своему счастью.
Спрашивает у меня:
— Откуда у тебя духи?
— Мне бабушка подарила.
— А почему ты мне даришь?
— Потому, говорит мама,— что папа тебя любит.
Сияет.
— Я буду Аннабеллу душить.
— Вот скоро Новый год,— говорит мама,— ты всех своих кукол на Новый год и надуши.
— Дай я тебя на Новый год надушу,— говорит Машка и тянется к матери и мажет ее пробочкой от флакона.
ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ
3 ГОДА 4 МЕСЯЦА
4.12.59. Ленинград.
Я все еще лежу. Но много работаю. С Машкой мы видимся только по вечерам— перед ужином и после ужина.
Сегодня немножко читали (Чарушина, Сладкова), разглядывали картинки в “Мурзилке”, играли в “лепешки”. Еще раз убедился в том, что игрушки-импровизации доставляют ребенку (во всяком случае, ребенку этого возраста) гораздо больше радости, чем игрушки магазинные, готовые, то есть уменьшенные копии настоящих людей, зверей и предметов: куклы, собаки, мишки, посуда, автомашины и тому подобное.
“Лепешки”— это разноцветные пирамиды. Их у меня четыре. Самая маленькая— это Маша, маленькая потолще— Павлик, тоненькая высокая— мама, а самая высокая— папа.
Маша играет с этими куклами-абстракциями с большим удовольствием, чем с куклами-натуралистками, всеми этими Сонями, Тамарами, Аннабеллами. Она раздевает пирамидки и одевает, купает их, делает с ними гимнастику.
Почему же играть с этими пирамидками интереснее? Вероятно, только потому, что тут больше простора для творчества.
* * *
Я поставил на голову “папе” самую маленькую пирамидку— “Машу”.
Машка придумала молниеносно. Схватила толстого “Павлика” и говорит:
— Это не Павлик, это тетя Ляля.
И густым трагическим голосом тети Ляли, обращаясь к “папе”, восклицает:
— Алексей, не нужно! Алексей!!!
Именно так, в этих выражениях и с теми же трагическими интонациями, взывает ко мне моя сестрица, когда я проделываю с Машкой какие-нибудь акробатические трюки, сажаю ее на плечи, на багажник велосипеда и тому подобное.
Какое же воображение у трехлетнего ребенка! И какое острое художническое зрение! Увидеть за этими деревяшками живых, конкретных людей и тут же придумать им роли, целую сценку!..
* * *
Вчера вечером, вызывая к себе маму, я кричал грубым голосом:
— Люди! Звери! Птицы! Рыбы! Насекомые!
— Не кричи!— умоляла меня Машка.— Не кричи, а то меня возьмут.
