Николай Богданов - О смелых и умелых
- Вызывай штаб, проси Узденова. Земляк мой Берген Узденов.
Джафаров смежил веки и умолк, обессилев от разговора.
Кузнецов припал к рации и, надев наушники, стал вызывать полк.
Он вспомнил, что видел в штабе маленького смуглого танкиста в кожаном шлеме, прибывшего для связи из танковой части.
- Узденова, прошу к аппарату танкиста Узденова! - решительно потребовал Кузнецов, замирая от волнения.
Фашисты, почуяв, что рота ослабла, становились все наглее. Они строчили по дому из автоматов, швыряли гранаты, били по окнам ослепляющими фаустпатронами. И, крадучись вдоль стен, продвигались все ближе.
Наши отвечали редкими выстрелами, сберегая патроны для последней схватки.
- Я - Узденов, слушаю! - раздался в наушниках резковатый голос.
- Я - Кузнецов, друг Джафарова, - сказал в ответ Кузнецов по-казахски. - Слушайте меня, слушайте внимательно. К нам можно прорваться через универсальный магазин, прямо через витрину... там, где дамские наряды выставлены. Пол бетонный. Это напротив того места, где горят танки. Отвечайте по-казахски: нас подслушивают!
- Вижу горящие танки.
- Так вот, улицей не ходите: там в воротах "тигры". А прямо через магазин. Его задний фасад выходит на наш двор.
- Есть, сейчас будем на месте! - сказал Узденов.
Его мужественный голос еще звучал в ушах Кузнецова ободряющей музыкой, когда, взглянув в окно, он увидел в нем фашистов.
Они лезли в дом со двора. Пробрались по канализационным трубам и теперь, серые, грязные, как крысы, карабкались в окна дома, срываясь с карнизов и подсаживая друг друга.
Не успев снять наушников, Кузнецов схватился за автомат, но выстрелов не последовало - патроны вышли все. Он хотел крикнуть товарищам, но все они были заняты: отбивали атаку фашистов с улицы.
"Вот и смерть пришла!" - подумал Кузнецов. И такая его взяла досада, что схватил он свою походную радиостанцию, которую берег и лелеял всю войну, и обрушил ее на ненавистные каски со свастикой.
Но в это время над головой радиста взвизгнули пули, ударили в потолок, и его засыпало штукатуркой, словно он попал под пыльный душ. Все скрыло белой пеленой.
Это ворвался во двор советский танк и, поворачивая башню, стал сметать фашистских солдат с окон и карнизов пулеметным огнем.
Появление его было для них полной неожиданностью. Фашистский радист долго ломал голову: на каком это шифре переговариваются русские радисты? Учен был, хитер немец, а казахского-то языка не знал. Все слышал, а ничего не понял и не успел предупредить своих, как в тыл им прорвался наш грозный танк.
Опоздай он на минуту - погибли бы наши герои.
Это был командирский танк самого Узденова, других не было под рукой.
Когда контратака была отбита и Кузнецов пришел в себя, он больше всего жалел, что сгоряча разбил свою радиостанцию о фашистские головы.
- Ничего, была бы своя голова цела. Рацию новую наживем, дружба, утешил его Узденов и, деловито оглядываясь, тут же спросил: - Нет ли здесь местечка, откуда стрельнуть по рейхстагу?
Джафарова удалось спасти, раны его оказались не смертельны. Кузнецов остался в Берлине, а Джафаров поехал домой, порядочно заштопанный докторами, но живой и веселый. И всю дорогу пел.
Интересная это была песня: слова казахские, а мотив рязанский.
Многим было любопытно, о чем поет в ней казах, но он не мог перевести точно и все ссылался на своего дружка Кузнецова, оставшегося на службе: вот тот бы точно перевел.
- Одним словом, про дружбу, хорошая песня!.. - говорил Иргаш и снова пел.
ТАЙНА ЮЛЯ ЯРВИ
Любите ли вы сказки? Кто их не любит! А вот разгадывать их таинственный смысл не каждый умеет. В иных такие скрыты загадки, что не сразу догадаешься.
Был на войне случай, когда от разгадки сказки зависели жизнь наших летчиков и военный успех.
Передаю рассказ одной летчицы, записанный мной на фронте.
...Однажды я получила задание отвезти на связном самолете военного инженера Шереметьева на озеро Юля Ярви. На этом озере, недалеко от передовой, был подготовлен тайный аэродром "подскока" - для заправки горючим наших самолетов, которые могли бы отсюда разбомбить базу фашистских подводных лодок, скрывавшихся в одном из северных фиордов Норвегии, где-то вблизи Киркенеса.
Проверив толщину льда, длину и ширину укатанной взлетной полосы, готовность аэродромной команды к приему и отправке самолетов, инженер радировал в штаб условное "добро", означавшее, что бомбардировщики могут вылетать.
- Вот и отлично! - сказал он, потирая руки. - Отсюда наши птички клюнут в темечко подлых фашистских акул, которые топят наши корабли, чтоб им неповадно было. Хороший аэродромчик. Незаметный, укрытый среди лесов и скал, даже уютный такой!
- Ну, знаете, - сказала я, - природа здесь коварна. Ледовитый океан рядом. Сейчас вот ясно, а через час как дохнет туманом, как дунет снежным ураганом, смешаются земля и небо. Да и озера здесь с капризами. Среди зимы, в самые морозы, вдруг на них вода может проступить, и самолеты застрянут в наледи, как мухи в меду. А иной раз лед вдруг начнет оседать и трескаться неизвестно почему.
- Это водяные балуются, - отшутился Шереметьев.
Не задерживаясь, вылетели мы обратно на базу. И, словно я накликала беду, внезапно нас захватила такая снежная буря, что лететь стало невозможно. Поскорее повернула я на Юля Ярви, но аэродрома уже не было видно. Перед глазами крутились белые космы свирепой метели. Ветер бросал легкую машину, как беспомощную птицу.
Каким-то чудом я все же посадила самолет на лед озера, очевидно, в его дальнем, нерасчищенном углу.
На наши призывные ракеты никто не явился. И, закрепив машину штопорами, мы отправились искать жилье аэродромной команды. Метель могла и утихнуть через час, и разбушеваться на неделю.
Долго шли мы на ощупь вдоль скалистых берегов и так упарились в меховых комбинезонах, что хоть ложись прямо в снег да отдыхай. Вдруг почуяли дымок. Значит, жилье близко. Но берег был так извилист, что мы долго еще бродили, пока не наткнулись прямо руками на какое-то бревенчатое строение.
- Эге, да это водяная мельница... Вот колесо. Вот плотина, вся в сосульках! - воскликнул Шереметьев. - Значит, мы идем по какой-то реке?
- Вот так история! - смутилась я. - Здесь все озера связаны протоками, и мы ушли куда-то в сторону.
- Сейчас узнаем. Вот жилье мельника.
Шереметьев забарабанил в дверь бревенчатого дома, в окнах которого мерцал свет. Нам долго не открывали. Вдруг на крыльце появилась девушка и, увидев нас, отшатнулась, словно ждала кого-то другого. В ее янтарных глазах мелькнул испуг, и, казалось, они засветились, как у кошки. Снежинки таяли на ее смуглом, скуластом лице и осыпали черного оленя, вышитого на зеленой вязаной кофте.
