Никита Михалков - Мои дневники
Сегодня утром поехали снимать. Погода ужасная. Снимали говно. Устали. Вечером выступление в какой-то школе, мать ее…
Надоело!
Выступали. Жалкое зрелище. Не школа, оказывается, а училище, где готовят пошивщиков меховых изделий и пастухов. В это училище принимают с любым количеством классов. Много ребят из детприемников, из колоний. Собрали их в сером, темном спортзале. Угрюмые лица – замкнутые люди. Было как-то не по себе. Но все же мы выступили.
Подумалось, что единственная возможность заставить людей жить вот так и считать это жизнью – полностью изолировать их от мира. Отсутствие информации абсолютно необходимо в борьбе со свободомыслием. А еще в этой борьбе неизбежна великая и беспрерывная ложь, которая льется из наших радиоприемников и со страниц многомиллионных тиражей газет, журналов… И праздники! Вечные праздники – допинги, без которых уже никто жить не может. Без них и этого вечного бодрого молодечества тонущего в говне мудака, который усиленно делает вид, что ковыряет в зубах после сытного обеда.
До чего же все это обидно. Но это – с одной стороны. А с другой – такое зло берет, такая ненависть ко всем идиотам и негодяям, которые других идиотов и негодяев растят.
После выступления пришел домой. Легли спать.
6, 7, 8.I.73День начался спокойно. Было морозно и солнечно. Пошли снимать в детский сад. Поснимали, потом обедали.
Прилетел из Питера директор фильма. Красавец и zero полное, в смысле работы. Сообщил то, что я уже и так знал, – что командование разрешило мне снимать, но только во время похода, не дольше. Студия подыскивает другого режиссера. Я не против. Ссориться с командованием сейчас – самое глупое, что может быть. Позвонил в часть. Мишланов на «губе» – «встретил Новый год». Бедняга. Вечером должны идти к Володе домой – в гости. Он давно и трогательно к этому готовился.
Вот мы и пришли к нему. Все трогательно и приятно. Володя – взволнованный и хозяйственный, его жена – большая русская женщина по имени Фая, дети – Лена, ей 14 лет, и Андрей, ему 9. Андрей рисует, Лена учится в музыкальной школе.
Стол ломился от яств. Володя с вечно расстегнутой ширинкой деловито все устраивал, и было это странным для наших глаз. Трезвый, серьезный хозяин, отец, муж. Чудно.
Дети Володи очень милые. Андрей – молчаливый мальчик с удивленными глазами и задумчивым лицом человека, у которого есть о чем подумать, у которого есть свой мир, интересный и большой. Лена же очень общительна и разговорчива, хотя не болтлива. Говорит толково, коротко, но что более всего меня поразило – то, что она хорошо играет на рояле. Казалось бы, я давно знаю этих детей, которые учатся в музыкальных школах, и, едва соберутся гости, начинают музицировать, а умиленные родители обводят всех масляными глазами. Но сейчас…
Лена играла «Лунную сонату», а потом Глинку – «Вариации на соловья» Алябьева. Володя сидел мрачный и слушал. И все это было удивительно приятно, так как Лена играла действительно хорошо. А начала она очень просто – подошла к роялю и сказала: «Хотите, я вам сыграю?»… Прекрасно это было. Потом Андрей показывал свои рисунки…
Видимо, со стороны можно было подумать, что вечер не удался. Не было шумных разговоров, смеха, трепотни, на вид было довольно даже скучно, но была наполненность какая-то удивительная. Все это чувствовал каждый. Я увидел на полке Чехова и, сняв один из томов, прочел «Скрипку Ротшильда». Хорошо прочел. Даже сам удивился. Все потом долго молчали.
Конечно же, затем все несколько «нарезались» (кроме Володи, он был трезв как стекло), начались неизбежные споры… Ушли мы домой часов в десять.
Мороз был адский: –33° с северным ветром. Самолет прилетел, и мотор его замерз моментально.
В гостинице меня поймал директор столовой, Володя. Затащил к себе. Там уже сидели: врач-бактериолог Женя, симпатичная женщина Нелли и жена Володи Нина, чудовищно наглая еврейка. Безвкусная, пошлая и шепелявая. Она все говорила о Москве и о том, как здесь «на кгаю света» ужасно, но что она «вопгеки всему» счастливая, так как знает, что они с Вовиком свое возьмут. На коленях у нее сидела такая же отвратительная, как и она сама, кошка. Нина ее гладила, а Вовик – красивый и стройный русский мудак по фамилии Федулов – все улыбался пьяно, и ему казалось, что жена его безмерно обаятельна. Она же отвешивала ему подзатыльники, щипала, дергала… Вот на такой Нине жениться, на Зархи (дочь известного кинорежиссера А. Г. Зархи. – Современный комментарий автора) … пронеси, Господи!
Когда все было выпито, Володя вскрыл свою столовую и принес бутылку коньяку. Причем, когда он взламывал буфет, сработала сигнализация, вмиг приехала милиция, и его забрали. Правда, быстро выпустили… Все это было несколько странно, впрочем, кажется, мне одному.
Женя рассказал ужасную историю. Дело было в августе. В больницу прибежал человек и сообщил, что в 35 км отсюда, в табуне, корячка рожает двойню и истекает кровью. Тогда дежурил Женя, но он не был акушером. Побежали в полночь к акушеру. Вертолета нет, вернее, есть, но туман – ни зги не видно. Добираться нечем. И вот – два человека ночью по тундре бежали (!) 35 км. До места добежали они около 4 часов утра. Женщина умирала… Падающий с ног врач сделал все, что мог. И дети, и женщина были спасены.
Несколько месяцев растила женщина своих детей, которые у нее уже были не первыми. Всего, кажется, у нее было пятеро уже. Так вот, растила она своих близнецов, растила… а потом взяла и удушила их подушкой! С ума сойти!..
А каково было этому доктору?! Каково же ему-то? 35 км бежал он, чтобы спасти эту женщину и ее детей. А она сама их задушила.
……………………………………………..
Утром нам сообщили, что за нами вылетел самолет, чтобы перевезти в Тиличики.
Мороз был адский: –33° с северным ветром. Самолет прилетел, и мотор его замерз моментально. Когда мы приехали в аэропорт, летчики матюгались страшно. Два часа мы мучились – толкали огромный «Ли-2» по летному полю к печкам, которые могли отогреть двигатель. Толкаем самолет, а щеки белеют у всех на ветру, только успеваем оттирать их, холодно ужасно… Наконец взлетели. Долго не могли согреться.
Самолет «Ли-2» на Камчатке
Сели в Оссоре заправиться. Зашли в столовую, пообедали. Темно уже было, в столовой пусто, но много сидело баб – поварих, буфетчиц. Когда мы вошли – толпа голодных мужиков, бабы эти начали громко разговаривать, хохотать и так далее. Как же им там скучно! Пока мы ели, они все смеялись и острили. Мы ушли, а я вернулся – забыл рукавицы там. Вернулся – тихо бабы сидят, молчат, тоска и одиночество.
