Ираклий Андроников - Лермонтов. Исследования и находки
Он возвращается, хитровато-радушный, таща пять или шесть толстенных томов в кожаных переплетах с закладками:
– Желаю вам обнаружить записки Веры Ивановны!
Подождал за плечом, покуда я начал читать, и поспешил к своему месту возле окна за огромным длиннейшим столом.
5
Вера Ивановна доживала свой век в Петербурге, на Гагаринской набережной, теряя постепенно связи с эпохами и людьми. Сверстники умерли. Уходило уже младшее поколение. Надвигался XX век. С ним у старухи не было ничего общего. По собственному ее признанию, она не жила – она при жизни только присутствовала.
А ясность ума, память, искусство увлекательного рассказа – все было прежнее. Ушло время. Не было собеседников. Слушали с уважением и с интересом – воспринимали, как далекое и чужое, то, что для нее по-прежнему было живым.
Тут представили ей Надежду Ивановну Мердер – шестидесятилетнюю даму, писательницу, выступавшую на страницах либеральных и консервативных журналов под псевдонимом «Н. Северин». В последнее время она стала усердно сотрудничать в «Историческом вестнике», который редактировал Сергей Николаевич Шубинский, Мердер с ним подружилась. Жила литературным трудом – писала исторические и бытовые романы, драмы, очерки и статьи.
Ее отец – отставной военный и богатый помещик Свечин, овдовев, отдал ее на воспитание свояченице Вере Николаевне Воейковой, дочери писателя и художника, свояка Г. Р. Державина, Николая Александровича Львова. Патриархальная дворянская старина радовала сердце Мердер, составляла ее идеал. Но, вступив в жизнь в 60-е годы, даже она испытала влияние времени – дружила с Ольгой Сократовной, с которой вместе училась в Саратове, знавала самого Чернышевского. С мужем – Мердером – рассталась в двадцать шесть лет и сама, без чьей-либо помощи, воспитала сына, который служил теперь в Петербургской конторе российского банка.
Трудная жизнь, болезнь, недостаток средств утомили ее и рано состарили. Но духовные интересы не угасали. И живее всего был интерес к отошедшим эпохам. Знакомство с Анненковой, воспоминания умной старухи, живые характеристики ее увлекли. Интерес, который выказывала Мердер, воодушевлял талантливую рассказчицу. Весною 1900 года Вера Ивановна выразила желание, чтобы Надежда Ивановна Мердер ехала с нею в харьковское имение Боброво.
Обширный дом, запущенный старый парк, огромная библиотека, которую собирали несколько поколений русских людей, привели старую журналистку в состояние душевного покоя. С помощью «барышень Анненковых» – внучек Веры Ивановны – она стала разбирать семейный архив. Переписка Бухарина с Аракчеевым, Анненкова с виднейшими военными деятелями 20–60-х годов, влюбленные письма Александра Тургенева к семнадцатилетней Вере Ивановне заинтересовали ее. А тут еще Анненкова предложила, что будет вслух читать ей воспоминания.
«Она пишет и про Пушкина, с которым была коротко знакома, и про Жуковского. Ну, про всех, одним словом, – сообщает Мердер Шубинскому в Петербург, перечисляя вслед за тем имена Паскевича, Горчакова, Волконского, Меньшикова, Адлерберга и Чернышева и других, со многими из которых ее муж находился в долголетней вражде. – Интересны подробности… про декабристов… Но еще интереснее рассказы, которыми она сопровождает свое чтение, и письма, подтверждающие ее слова»[356].
Мердер приходит в голову перевести хотя бы в извлечениях на русский язык эти записки и напечатать их в «Историческом вестнике».
«Но вот беда, – жалуется Мердер на Анненкову, – она хочет отдать свои записки не тем двум внучкам, которые с нею живут и страстно интересуются архивом, а одному из своих внуков, Струве, мальчику, воспитанному за границей и который путного из всего этого не сделает…»[357]
Шубинский предложение Мердер одобрил. И она берется за перевод. Запомним, – это будет иметь значение в дальнейшем, – что пишет она на машинке.
«Посылаю вам все, что мне удалось уже сделать, – сообщает она в том же письме редактору «Исторического вестника». – Крайне интересно, чтоб то, что я вам посылаю, появилось как отрывок в вашем журнале и как можно скорее, пока старуха еще жива»[358].
Сын Мердер получил назначение в Варшаву. Она должна ехать за ним. Но Анненкова так приучила себя к мысли увидеть эти записки в печати при своей жизни, что готова одолжить оригинал даже в Варшаву: пусть переводит. А пока что Мердер высылает Шубинскому пятую часть записок…[359]
Нет, Анненкова заколебалась. Хочет отложить решение вопроса до возвращения своего в Петербург. Ей следует посоветоваться с дочерьми. Она уже говорит, что лучше печатать после смерти ее. «Но по всему видно, – сердится Мердер в письме, – что ей хотелось бы, чтобы это было при ней». «Перевод мой я дарю внучкам Марье Михайловне и Вере Михайловне Анненковым, – продолжает она, – и сделаю так, чтобы он находился у вас весь сполна»[360].
В Варшаве Мердер усердно продолжает заниматься этой работой и с первою же оказией посылает Шубинскому 175 страниц, а именно: «последние главы первой части, до 1848 года, и «Киев», – воспоминания 1864 года»[361].
«Многоуважаемый Сергей Николаевич, – пишет она, – завтра посылаю вам почтой рукопись, листов будет на десять печатных… Как я вам писала, мне остается перевести только самый конец да еще несколько глав от 1845-го до 1863 года»[362].
Значит, про Пушкина, про Лермонтова, про детство, про юность Бухариной Мердер перевела!
А еще через три недели сообщает, что, кончив работу, доставит оригинал внучкам Анненковым, а перевод ему – Сергею Николаевичу Шубинскому[363].
Делая перевод без предварительной рукописи – прямо печатая на машинке, – Мердер исправила и перебелила его. Это – два экземпляра. Один послала Шубинскому. Три. Один подарила внучкам – Вере и Марье Михайловнам Анненковым. Это – четыре!
Далее наступает большой перерыв. В письмах Мердер к Шубинскому о записках «старушки» нет ни одного слова. Разговоры о них возобновляются два года спустя. Анненкова перенесла болезнь, которой даже подыскала название: «временное отсутствие». Это уже 1902 год. Февраль[364]. А 16 апреля бедная Вера Ивановна «потеряла надежду, что ей позволят напечатать ее воспоминания»[365]. Дочери – фрейлина Нелидова и графиня де Вогюэ категорически запретили Мердер настаивать на этом и дали понять ей, что ее разговоры пагубно отразились на здоровье их матери. «Ее держат, как заключенную, – жалуется Мердер Шубинскому, – не оставляют подолгу с теми, кого она любит, и она сама сознавалась мне, что должна принимать особенные меры, чтобы отсылать письма, кому ей хочется. Какой ужас, дожить до девяноста лет, оставаясь в полной памяти и имея возможность сознавать всю мерзость окружающей жизни»[366], – пишет Мердер в отместку за те упреки, которыми осыпали ее Вогюэ и Нелидова.
«Вот и дорогой моей старушки нет на свете», – начинает она письмо от 12 мая 1902 года. И обещает Шубинскому продолжить работу – перевести последнюю часть, «если попросят».
«У Бухарина коротенький некролог появится в «Новом времени»[367].
Каков Масанов! И что значит библиография! Какая точность астрономическая при выяснении вопроса об «астрониме»! Бухарин один только раз выступил в «Новом времени», и под его статьей поставили звездочки, которыми в этот момент никто из постоянных сотрудников не подписывался!
«Вдовствующая» императрица – мать Николая II – спрашивала у «барышень Анненковых» про записки покойной и просила ей дать их прочесть. Но ужас! Барышни пишут Мердер в Варшаву:
«Оригинал еще у нас, но мы должны по завещанию бабушки передать его нашему двоюродному брату Борису Струве»[368].
Борис Струве увозит его за границу!
Юридически оригинал принадлежит Струве, – волнуется Мердер. – А перевод? Он сделан по желанию Веры Ивановны и подарен, с ее ведома, внучкам. Однако им кажется, что издание записок уже невозможно. А ведь они обмышляли, какой из портретов бабушки приложить к мемуарам…[369]
На этом переписка об издании интереснейших этих записок кончается.
В 1904 году Мердер поселилась в Москве. Дружила с Петром Ивановичем Бартеневым. Имела возможность пользоваться «богатейшей библиотекой Румянцевского музея», откуда ей все присылали на дом. Она умерла спустя две зимы – в марте 1906 года. Между прочим, после нее тоже остались воспоминания[370].
6
Надо искать архив Мердер. Он мог попасть в Румянцевскую (ныне Ленинскую) библиотеку.
Не попал.
В Пушкинском доме… В Публичной библиотеке… В Литературном музее в Москве… В Историческом музее…
Нет.
Извлечения из записок Анненковой мог взять Петр Иванович Бартенев…
