Алексис Токвиль - Демократия в Америке
Но, с другой стороны, она сделала его более энергичным, создала ему как бы новые условия существования.
Установление демократических учреждений в Швейцарии привело к двум абсолютно новым явлениям.
До этого каждый кантон жил своими собственными заботами и собственными интересами. Приход демократии разделил всех швейцарцев, независимо от того, в каких кантонах они живут, на две группы: на тех, кто поддерживает демократические принципы, и тех, кто выступает против. Эта ситуация объединила людей по интересам и страстям; граждане почувствовали необходимость единой и общей власти, которая распространялась бы на всю страну. Федеральное правительство, таким образом, впервые почувствовало за собой силу, которой ему всегда недоставало; оно смогло опереться на политическую партию — силу опасную, но необходимую в демократических странах, где правительство почти ничего без нее не может.
Демократия не только разделила Швейцарию на два лагеря, она поместила страну в один из двух лагерей, на которые разделен весь мир. Она сформировала внешнюю политику Швейцарии, найдя ей естественных друзей и неизбежных врагов; чтобы поддерживать одних и отражать натиск других, она вызвала в стране непреодолимую по-
519
требность в центральном правительстве. Региональный образ общественного мышления она заменила общенациональным мышлением.
Таковы прямые следствия установления демократии, благодаря которым она способствовала укреплению федерального правительства Не менее велико, однако, и то косвенное влияние, которое она оказала и долго еще будет оказывать.
Сопротивление и трудности, которые встречает федеральное правительство, тем сильнее и разнообразнее, чем больше различия в народах, объединенных в конфедерацию, в их обычаях, привычках, идеях, политических учреждениях. Задачу американского правительства облегчает не столько совпадение интересов граждан, сколько безукоризненное подобие законов, социальных условий и воззрений. Можно также сказать, что удивительная слабость бывшего федерального правительства Швейцарии объясняется прежде всего значительными различиями и противоречиями в общественном мнении, взглядах и законах жителей этой страны, которыми оно должно было управлять. Подчинить единой политике, ведя в одном направлении людей столь далеких и непохожих друг на друга, было очень сложной задачей. Даже значительно лучше устроенное и имеющее более грамотную организацию правительство вряд ли добилось бы здесь успеха. Основной результат происходящей в Швейцарии демократической революции должен состоять в том, чтобы обеспечить последовательно во всех кантонах торжество единообразия некоторых политических институтов, определенных идей и сходных принципов управления. Если демократическая революция усиливает в кантонах дух независимости по отношению к центральному правительству, она во многом, с другой стороны, облегчает его деятельность, устраняя в значительной мере причины сопротивления центральному правительству. Это не значит, что правительства кантонов с большим желанием будут подчиняться федеральной власти, однако при наличии у них этого желания подчиняться ему станет бесконечно проще.
Чтобы понять сегодняшнее состояние страны и предвидеть ее развитие в ближайшее время, необходимо внимательно изучить оба этих противоречивых следствия демократических изменений, которые я описал.
Если принять во внимание лишь одну тенденцию, можно прийти к выводу, что торжество демократии в управлении кантонами немедленно приведет к законодательному расширению сферы влияния федерального правительства и концентрации в его руках руководства региональными делами, одним словом, приведет к централизации всей жизни в стране. Я, однако, убежден, что подобного рода революция еще долго будет сталкиваться на своем пути со значительно большими трудностями, чем это принято считать. Не думаю, что сегодня кантональные правительства с большей радостью, чем их предшественники, примут эти изменения; напротив, они сделают все возможное, чтобы их не допустить.
Тем не менее я полагаю, что со временем, несмотря на сопротивление, федеральному правительству суждено расширить свою власть. В этом ему помогут не столько законы, сколько обстоятельства Круг его прерогатив, может быть, существенно не расширится, но оно будет иначе и чаще пользоваться ими. Не увеличив своих прав юридически, фактически оно окрепнет, будет развиваться не столько за счет изменения договора, сколько за счет иного его толкования; властвовать над Швейцарией оно будет раньше, чем научится управлять ею.
Можно также предвидеть, что те, кто вплоть до нынешних дней более всего сопротивляется расширению влияния центральной власти, вскоре будут ее охотно поддерживать либо из стремления избежать частого давления со стороны так плохо устроенного правительства, либо с целью предохранить себя от еще более близкой и еще более невыносимой тирании местной власти.
Отныне очевидным становится тот факт, что, какие бы изменения ни вносились в текст договора, федеральная конституция Швейцарии глубоко и безвозвратно изменилась. Конфедерация стала совершенно иной. Она предстала в качестве нового европейского явления; политика действия пришла на смену политике застоя и безразличия; ее чисто муниципальное существование стало национальным — более трудным, более тревожным, менее стабильным, но более достойным.
520
Речь, произнесенная в палате депутатов 27 января 1848 года при обсуждении проекта пожеланий в ответ на тронную речь
Господа!
Я не намереваюсь продолжать обсуждение того частного вопроса, который здесь поднят. Я полагаю, что это окажется более полезным, когда нам придется обсуждать закон о тюрьмах. Цель, которая привела меня на трибуну, имеет более общий характер.
Обсуждаемый здесь параграф 4 побуждает депутатов бросить общий взгляд на всю внутреннюю политику, и в частности на тот ее аспект, о котором говорил и внес поправку мой многоуважаемый друг господин Бийо.
Именно этой стороны дискуссии я и хотел бы коснуться в своем выступлении перед палатой.
Господа, не знаю, ошибаюсь ли я, но мне кажется, что нынешнее положение вещей, современный уровень общественного сознания, состояние умов во Франции внушают тревогу и печаль. Что касается меня, и я говорю об этом совершенно искренне, то впервые за пятнадцать лет я испытываю чувство страха за наше будущее. Подтверждением моей правоты служит то, что не только у меня складывается такое впечатление; я уверен, те, кто меня слушает, могут ответить, что и в их округах есть люди, разделяющие мою тревогу, что беспокойство и страх поселились в сердцах, что в стране очень сильно ощущение нестабильности, предвестника революций, которое часто заранее о них оповещает, а иногда и порождает.
