Руди Бенциен - Джон Леннон навсегда
(Прим. переводчика: попытка «онемеченного» перевода (из книги «Джон Леннон — в своих писаниях»), возможно, могла бы выглядеть так:
ЗАВТРА, ЗАВТРА, ТОЛЬКО НЕ СЕГОДНЯ
О, время слив унавоженной рани,
как ты по-черному скисло.
В тебе потерян мой труд
над дождливой оболочкой.
Я трещащую лягушку Раскоряку
охотно похороню в гнилой шелухе,
однако я буду Аугсбруком
и спасу свою шкуру.
Напьюсь виски — огненной воды Франца —
разве я овес-пшено?
С дрофиным хвостом коршуна
я ужо сравниваю себя).
В британском парламенте депутат от консервативной партии Чарльз Курран держал пламенную речь, в которой пригвоздил к позорному столбу бедственное состояние ливерпульского образования. В качестве доказательства он приводил строки из книги Джона Леннона, характеризуя их как безграмотные.
В «Times Literary Supplement» в те дни можно было прочесть: «Это заслуживает внимания всех, кто боится обнищания английского языка и фантазии британцев».
4 июня 1964 года «Битлз» стартовали в «Short World Tour», которое продолжалось до 29 июня. В Дании, Голландии, Гонконге, Австралии и Новой Зеландии все происходило по уже известному сценарию.
Джон впервые взял в путешествие тетю Мэри. Теперь она могла убедиться, как была опрометчива в предсказании, что Джон ничего не добьется в жизни гитарой. Своим опекуном она могла гордиться. Правда, лихорадка турне скоро стала действовать ей на нервы. Не дожидаясь завершения гастролей, она улетела назад в куда более спокойные места — на Менлав-авеню в Вултоне.
6 июля в Лондоне состоялась премьера фильма «Ночь после трудного дня». Королевский дом делегировал на премьеру принцессу Маргарет и лорда Сноудона.
Премьера первого фильма «Битлз» «A Hard Day's Night» в Лондоне (1964).
Альбом с одноименным названием, где впервые были только их собственные песни, достиг на рынках Англии и США такого триумфа, что в тени оказались все прежние рекорды поп-индустрии.
Между тем Брайан Эпштейн готовил очередное турне по Америке. Концерты, сочинение новых песен, работа над фильмом, записи в студии, интервью представителям разных средств массовой информации — битлзы были у всех на устах!
Постоянно растущая известность оборачивалась в виде огромных чисел на личных счетах.
Разве не об этом мечтал Джон? Но воспринимал ли он это теперь, как счастье?
Не только Леннон, но и все его друзья росли далеко не в роскоши. Не удивительно, что поначалу они просто наслаждались своими богатствами.
Но временами, в короткие паузы, дни покоя, у Джона возникало чувство, что он все больше отдаляется от своей публики. Не без грусти он вспоминал о временах, когда был самим собой — бунтовал против лицемерных правил истеблишмента, имел такие же страсти, желания и надежды, как ребята, для которых он пел.
Известно, что позднее он говорил о себе как о предателе своей публики.
Однако едва ли можно утверждать, что Леннон уже в 1964 году страдал от оборотной стороны медали, именуемой славой. Его богатство позволяло ему развлекаться так, как он хотел.
В июле 1964 года Ленноны купили респектабельный дом. За 20.000 фунтов Джон начал строить плавательный бассейн. Еще до того, как он получил водительские права, лидер битлзов приобрел «роллс-ройс», «феррари» и «мини-мирор».
Наслаждаясь богатством, Джон, однако, все время ощущал, что с ним происходит нечто, о чем он и не подозревал в мечтах о славе.
Их концерты проходили теперь, как по затверженному ритуалу. Похоже было, что музыка в нем почти не играла роли. Одному своему другу Джон признался:
«Мне казалось, что мы были, как четыре монстра, которых вывезли на тележке и выставили на обозрение. Мы трясли своими волосами, а потом нас вновь запирали в клетку».
О возрастающем давлении на битлзов говорят обстоятельства, сопутствующие их «First American Tour» (с 19 августа по 20 сентября 1964 года) — во время их второго пребывания в Штатах.
Если сравнивать нагрузки этого турне по Америке и Канаде с теми, какие были у них во время февральских гастролей в США, то последние можно назвать дружеской семейной вылазкой. Турне позднего лета стало поистине марафонским забегом: за 32 дня они провели 31 концерт в 24 городах США и Канады. При этом ансамбль покрыл на собственном реактивном самолете типа «Локхид-Электра» 36.000 километров. Они находились в воздухе более 60 часов. Рекордных отметок достигло число зрителей и суммы доходов.
И то, что здесь перечислено в кратком репортерском стиле, для Джона и его друзей было гонкой, изматывающей нервы, отнимающей силы, подавляющей своей монотонностью.
Они все время спешили. После каждого приземления — одна и та же картина: мэры, репортеры, сенаторы и их жены. Это была первая волна. Потом, бушуя за колючей проволокой, поднималась вторая — визжащие фаны. Гардеробные и подходы к сценам блокировались инвалидами, хроническими больными — они надеялись, что «Битлз» чудесным образом исцелят их.
Тридцать один раз они показывали одно и то же шоу, исполняли одну и ту же дюжину зонгов: «Twist And Shout», «You Can't Do That» («Ты этого не сделаешь»), «All My Loving» («Вся моя любовь»), «She Loves You», «Things We Said Today» («О чем мы сказали сегодня»), «Roll Over Beethoven» («Посторонись, Бетховен»), «Can't Buy Me Love» («Любовь не продается»), «If I Feel» («Если я почувствую»), «I Want To Hold Your Hand», «Boys» («Мальчики»), «A Hard Day's Night» и «Long Tall Sally».
После приземления 19 августа в Сан-Франциско полиция от самого самолета сопровождала «Битлз», посаженных в настоящую металлическую клетку — ликование фанатов стало уже опасным для их жизни.
С тюремными клетками можно было сравнить и гостиничные номера, где битлзы отсиживались, словно пленники.
Все реже с ними происходило что-то в первый раз. Был достигнут предел популярности — восхищение поклонников дошло до пика, и все, что теперь случалось, было лишь повторением пройденного. Журналисты тоже исчерпали запас вопросов.
«…Какие-то люди постоянно пытались нас отловить. Куда бы мы ни приходили, от нас ждали, что мы выкинем нечто ненормальное. Мы должны были терпеть всевозможные варианты мэрского слабоумия и глупости их жен. И при этом оставаться выдержанными… Постоянно в наших гардеробных толкались какие-то люди — эпилептики или кто там еще… И мы все время должны были это сносить, и никому не было дела, что ты, например, хочешь побыть в одиночестве. А иногда и просто не знаешь, о чем с ними говорить, потому что многие только и твердили: „У меня есть ваша пластинка!“. Или они вообще не могут говорить, а хотят только до тебя дотронуться. И всегда найдется чья-то мать или медсестра, которые сами, наверное, просто хотели бы только сказать „привет“ и смотать удочки. Но матери подталкивают этих несчастных прямо к тебе, словно к Иисусу, как будто тебя окружает некая аура, которая сможет их излечить… Мы на это реагировали бесчувственно. Это просто ужасно. Каждый вечер одно и то же — ты идешь на сцену и вместо милашек видишь перед собой целый ряд калек. У нас было такое чувство, что нас все время окружают только ущербные и слепые, и стоило нам выйти в коридор, как они уже начинали нас хватать. Это было чистейшим безумием». (Интервью Веннеру, 1970).
