Борис Кузнецов - Ньютон
В чем же состоит тайна связи между богом и телами? Г. Мор в своей неоплатонической концепции вырождения непространственных сущностей в пространственные не видел другого ответа, кроме одушевляющей пространственные тела непространственной субстанции. Ньютона такая концепция не могла удовлетворить, она была слишком традиционной и по существу исключала возможность экспериментального и математического анализа проблемы. Для Ньютона она была двоякой — богословской и вместе с тем физической, он не мог лишить ее физического смысла и физических критериев оценки. Ньютон приходит к картезианской идее, к эфиру, который служит посредником между богом — творцом универсальных законов и постоянной каузальной гармонии бытия, с одной стороны, и природой, движениями тел — с другой.
Однако здесь его постигает неудача. Во второй книге «Начал» Ньютон исследует, исходя из чисто физических принципов, без каких-либо априорных теологических предпосылок проблему движения тел в эфире. Оказывается, что сопротивление эфира сделало бы неточным, приближенным закон обратной пропорциональности тяготения и квадрата расстояния. Поэтому Ньютон отказывается от картезианской, «модельной» интерпретации тяготения и вместе с тем от определения физической природы сил: «Достаточно того, что тяготение действительно существует и действует согласно изложенным нами законам» (33, 89—156).
Что это — победа или поражение? И то и другое. Ньютон понимал, что однозначное описание универсальной связи тел, картина динамической гармонии мироздания — это победа. В то же время он сознавал, что физическая нерасшифрованность силы, отказ от «модельного», картезианского объяснения тяготения, от эфира — это поражение. Оно обнаруживается в том, что Ньютон порой возвращается к идее эфира, к необязательным «модельным» гипотезам. Гипотезы в целом дискредитированы принципом «hypothesis non fingo». Но они появляются вновь и вновь. Ньютон предоставляет читателям «Начал» выбирать, какой агент передает тяготение. Физическое действие на расстоянии его не устраивает. Он считает, что тяготение должно причиняться некоторым деятелем, действующим согласно определенным законам.
Многие противники идеи дальнодействия (М. Фарадей, Дж. Максвелл, Дж. Томсон и др.) приписывали Ньютону мысль о материальной среде, являющейся причиной тяготения. Но продолжением приведенного отрывка служит фраза: «Какой это деятель — материальный или нематериальный, — я предоставляю размышлению моих читателей». Именно эти слова о «нематериальном деятеле» Фарадей отбрасывает как непонятные. Они действительно непонятны без исторического анализа различных идейных корней творчества Ньютона, различных влияний, противоречивых тенденций и его собственных колебаний между исключающими друг друга концепциями.
Читателям предоставляется выбор между эфиром и непосредственным вмешательством бога. Но такое вмешательство низводит бога до постоянного участника физических процессов, управляющего природой на основе неизменных и точных законов. Леон Розенфельд с большим остроумием и с большим проникновением в исторические корни пуританского теизма периода английской революции сравнивает бога Ньютона с королем, которого требовала буржуазия Англии,— с сувереном, полностью подчиненным обязательным, нерушимым законам (22, 90—91).
Вернемся к проблеме эфира в связи с таким весьма теистическим и вместе с тем весьма специфическим для Англии представлением о боге. В декабре 1705 г., беседуя с Грегори, Ньютон говорил, что, решая проблему, чем заполнено пространство, свободное от тел, он исходит из презумпции бога, чувствующего природные явления. «Полная истина в том, — пишет Грегори о Ньютоне, — что он верит в вездесущее существо в буквальном смысле. Так как мы чувствуем предметы, когда изображения их доходят до мозга, так и бог должен чувствовать всякую вещь, всегда присутствуя при ней. Он полагает, что бог присутствует в пространстве, как свободном от тел, так и там, где тела присутствуют» (7, 46).
Поистине никто так бесцеремонно не обходится с богом, как верующие в него естествоиспытатели. Ньютон уподобил бога не только новому монарху, не нарушающему принятых английским парламентом законов, — он уподобил его ученому, познающему мир через чувственные впечатления. Бог, согласно Ньютону, связан с миром движущихся тел посредством эфира, заполняющего пустоту и тела, столь же вездесущего, как и бог.
Тяготение и инерция объясняют, как сохраняется эллиптическая орбита планеты, но они не объясняют начало этого движения и эксцентриситет орбиты, которые могут быть объяснены, согласно Ньютону, лишь первоначальным толчком. Ньютон полагал, что вмешательство бога не может быть однократным. Время от времени богу предстоит повторять первоначальный толчок: из закона тяготения вытекает, что в конце концов орбиты небесных тел изменятся и для восстановления небесного порядка потребуется новое вмешательство бога.
Вернемся к «натуральной философии» Ньютона. Ньютоновская схема структуры мироздания связана с соотношением четырехмерного мира движений тел и трехмерного мира действующих на расстоянии сил. У Декарта структура мироздания — иерархия тел — была основана на движении (только двигаясь относительно других тел, данное тело отделяется от них, приобретает индивидуальное бытие), при этом мир обретал структурность. У Ньютона уже не движение, а сила — основа структуры мира. Остановившийся мир сохраняет ее. Система мгновенных силовых действий — основа фикции остановившегося мира. Ньютоновская атомистика рисует структуру мира как иерархию все более интенсивных силовых взаимодействий. В отличие от Лейбница Ньютон отнюдь не считает силу субстанцией мира. Силовые взаимодействия происходят между протяженными телами, и эта протяженность составляет исходное определение материи. Протяженное материальное тело может обладать той или иной массой и весом, тем или иным поведением при заданных приложенных к телу силах. Силы — это модусы протяженной субстанции. Но только при условии приложенных сил и соответственно определенных проявлениях массы тела оно приобретает индивидуальное бытие. Отсюда следует, что мир может быть познан в его дискретности, что структурность мира — основа его познаваемости.
И вместе с тем философия Ньютона — это прежде всего философия непрерывности, потому что ньютоновский подход к дифференциальному и интегральному исчислению не укладывается в рамки математики и является общей теорией бытия и познания.
Что подразумевается здесь под «рамками математики»? Эти рамки понимали по-разному. Как уже отмечалось, в древности геометрические истины казались онтологическими. Представление о математике как о строго логической и вместе с тем полу эмпирической науке создавало иллюзию чисто логического постижения мира. Но по существу в античном взгляде на математику и физику в еще недифференцированном, гибком виде содержались основы сформулированных впоследствии концепций. В классической науке математика отделилась от физики и потеряла онтологический характер. Это отражено в известной формулировке Бертрана Рассела: математика — наука, которая не знает, о чем она говорит и правильно ли то, что она говорит. Неклассическая наука, создавшая физическую геометрию, которая рассматривала гравитационное поле как изменение геометрических свойств пространства, вернулась к античному представлению об онтологической ценности математики, но уже без иллюзии чисто логического постижения истины. Сейчас математика знает, о чем она говорит — она говорит о мироздании; она обладает гносеологической ценностью, потому что ищет истину, и онтологическим содержанием (является учением о бытии), потому что ищет истину.
