Владимир Броневский - Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год
Во весь день слабый ветерок служил нам как нельзя лучше. Вода струилась возле борта, а воздух и море были совершенно покойны. Я сидел на опрокинутой бочке, прикрывавшей вход в каюту, в которой было только места, что две постели, и в веселом расположении разговаривал с Спиридаром, как вдруг ядро пролетело у нас за спиной. Никакой живописец не мог бы выразить удивления наших лиц. Я вскочил, схватил зрительную трубу, осматривал вокруг, матросы глядели один на другого и оставались в том же положении. Другое ядро пролетело над головами, пробило парус. Итальянцы вскрикнули, пали ниц, мои шесть матросов бросились к ружьям и стали заряжать два фальконета. Тогда я увидел маленькую лодку с косыми парусами, которая вышла из-за камней, прикрывающих порт Паоло на Меледе, и шла навстречу мне прямо с носу. Флаг ее за парусами не был виден, три другие требаки, находившиеся близко, по сделанному от меня знаку начали со мной соединяться. Желая заставить корсара думать, что мы мирные купцы, я приказал поднять австрийский флаг и на ялике послал Спиридаро уверить неприятеля, что мы из Триеста идет в Рагузу, между тем, приближаясь, решился окружить и взять его абордажем. Лоцман, не доехавши еще до лодки, воротился и издали кричал нам: «Будьте покойны, г-н начальник, наши! наши!» Я, не зная верить ли тому, продолжал идти. Канониры размахивали фитилями, матросы лежали на палубе с готовыми ружьями и тронбонами. Наконец от лодки отвалил баркас с толпой вооруженных, которые, не приставая к моему судну, спрашивали, точно ли я русский. Я отвечал по-русски, что в том нет никакого сомнения, сказал имя фрегата, откуда иду и прочее. Они, казалось, еще не доверяли; по наречию я уверился, что то были бокезцы; матросы мои начали говорить с ними, и они тотчас пристали. Капитан корсара отличался богатым оружием, он поцеловал мою руку, другие прикасались к полам короткого моего мундира и, подобно Спиридару, кланялись весьма уничиженно. Капитан приносил тысячу извинений, оправдываясь, что, не видя нашего флага, почел нас вышедшими из Курцало и потому неприятельскими. Он уведомил меня, что у Станьо и в порте Зулияно есть французские корсары; чтобы расспросить его о других обстоятельствах, я приказал поднесть всем по стакану вина и предложил капитану проводить меня до Рагузы. Он просил от меня письменного повеления, я написал ему на лоскутке, выдранном из записной книжки, маленькую записочку и приказал держаться ко мне ближе, а ночью подымать на мачте фонарь. Мы расстались со взаимными учтивостями. Бокезцы отвалили и салютовали мне из всех своих ружей, и прокричали «E viva Nostri! Да здравствуют наши!», я приказал выпалить из фальконета и прокричать «ура!». В полдень ветер сделался противный и довольно свежий, мы лавировали успешно во всю ночь. 23 марта утром ветру не стало и течением потащило нас назад. Эскадра моя находилась близ юго-восточной оконечности Меледо; не более как в версте видна была небольшая бухта, окруженная низким берегом. Приятность положения сего убежища прельстила меня, и как бесполезно было держаться в море, а из залива при всяком ветре можно без затруднения выйти, я поворотил в нее и пушечным выстрелом дал знать, чтобы другие требаки следовали за мной. Все 5 судов скоро остановились вокруг меня, и люди сошли на берег. Воды не сыскали, но каштановая роща доставила большое удовольствие моим матросам, они набрали десять мешков большей частью упавших и сгнивших каштанов, находили их вкусом похожими на горох, и один заметил, что по средам и пятницам можно их есть без греха. Бокезцы застрелили две козы и одного барана, принесли несколько дичи, а другие поймали неводом множество рыбы; тотчас развели огни, но ветерок подул, должно было отказаться от роскошного обеда и сниматься с якоря. С веселым шумом вступили мы под паруса, северо-западный ветер установился и мы поплыли на фордевинд очень скоро. Пошед Зулиано, корсар подошел под корму и салютовал мне из всех своих ружей и пушек, и до тех пор возглашал: «Да здравствует Александр!», пока мы не могли слышать их громких голосов; он пошел на свой пост. Ветер служил мне до Старой Рагузы, куда по причине тишины и недостатка воды принужден я был зайти 26 марта.
Старая РагузаПорт старой Рагузы лежит от новой к югу морем верстах в 20. Единственный вход в него закрыт двумя грядами голых камней, петине (гребень) называемых. Глубина в заливе достаточна и для военных кораблей, но как оный очень невелик и северный, дующий прямо со входа, препятствует выходить, то здесь укрываются только требаки и малые лодки. Город состоит из двух улиц, расположенных на восточном мысе гавани. Стена, построенная на узком перешейке с 4 пушками, защищает его с сухого пути, с моря же нет никаких укреплений. В недальнем расстоянии от оного полагают место древнего Епидавра, славного Ескулапиевым капищем. Градоначальник приезжал ко мне с почтением и пригласил на берег. Я вошел с ним в бедный кофейный дом, где подали мне маленькую чашку кофе, трубку табаку и рюмку розоли; меня потчевали и многие другие; будучи принужден пить и есть против воли, немало я удивился, когда каждый заплатил за себя, разумеется, с меня, как с русского, взяли вдвое; не должно, однако ж, порицать сего; везде свой обычай. Гостеприимство, святая добродетель нашего Отечества, здесь неизвестна; каждый ест свой кусок в углу. На другой день градоначальник приказал своим лодкам вывесть требаки мои в море. Пользуясь тихим северным ветром, 27 марта пришел я в Кастель-Ново, где порученные мне бумаги отдал для разбирательства в учрежденную призовую комиссию.
Прибытие главнокомандующего в КатароХотя положение дел на матером берегу и система, которой Высочайший наш двор намерен был следовать, еще не были известны адмиралу, но как приверженность народа подавала надежду не только удержать за собой Катаро, но и обеспокоить французов в самой Далмации, то на первый случай 2 батальона Витебского полку с 4 орудиями, под командой генерал-майора Пушкина, отправлены для занятия крепостей Катаро и Кастель-Но-во. Для учреждения же всего лично адмирал на корабле «Селафаил» прибыл в Кастель-Ново 13 марта, а на другой день на шлюпках отправился в Катаро. Шествие сие было настоящий триумф; народ, стреляя из ружей, бежал по морскому берегу, купеческие суда беспрестанно палили из пушек. Духовенство с крестом, гражданские чиновники с ключами города встретили адмирала на пристани. Г. Санковский от имени города изъявил речью преданность их государю, счастье быть его подданными и благодарность за избавление их от французов. В трое суток Дмитрий Николаич можно сказать очаровал народ. Доступность, ласковость, удивительное снисхождение восхищали каждого. Дом его окружен был толпами людей; черногорцы нарочно приходили с гор, чтобы удостоиться поцеловать полу его платья, прихожая всегда была полна ими, никому не запрещался вход; казалось, они забыли митрополита и повеление Сенявина исполняли с ревностью, готовностью удивительной.
