Роберт Штильмарк - Звонкий колокол России (Герцен). Страницы жизни
А в прошлом, 1868 году бунтовали студенты Москвы и Петербурга. Еще больше хлопот наделали они полиции тревожной весной нынешнего, 1869-го… Все это прошумело, как всегда, полуправдой на газетных полосах. Немало этой пылкой, неразумной молодежи взято, брошено в казематы крепостей и камеры тюрем, осуждено или пойдет под суд. За то, что требовали самоуправления, перемен в учебных порядках и уставах, устройства студенческих касс, разрешения сходок, освобождения ранее взятых зачинщиков. Внешне многие требования звучали будто невинно, а на деле за всем этим крылась чистая политика…
Обнаружились в столице печатные прокламации с изображением топора и факела, подписанные «Комитетом народной расправы». Установили, что печатаны листки за границей. «Хотим народной мужицкой революции!» — кричали листки. И сулили кару чинам полиции, охраняющим от революционеров существующий порядок. Даже имена печатали, кому смерть в первую очередь: Петру Шувалову и его заместителю Александру Львовичу Потапову; министру внутренних дел Тимашеву; Федору Федоровичу Трепову — обер-полицмейстеру Петербурга; Н. В. Мезенцову, начальнику штаба жандармов.
И еще были тучи печатных воззваний, разосланных через почту по сотням адресов — и студентам, и учителям, и чиновникам, и полицейским даже. Воззвания к революции подписаны были словами «ваш Нечаев». Установили, что 22-летний Сергей Геннадьевич Нечаев числился вольнослушателем Петербургского университета. Это он вел среди студенчества «беспримерную разрушительную работу», отбросив «всякую застенчивость, всякую скромность и проповедуя яркий революционизм и бесстыдное богохульство с невообразимым цинизмом» — так охарактеризован был Нечаев в докладе, представленном III отделением самому императору Александру Второму.
В Петербурге удалось схватить и водворить в Литовский замок 19-летнюю девушку Веру Засулич, уличенную в том, что весной 1869 года она получила от Нечаева письмо из-за рубежа. Возможно, из Швейцарии. Арестовали в числе прочих еще двух молодых особ — сестру Нечаева и ее подругу — Томилову, активных участниц тайной нечаевской организации. Обе девушки, так же как и нечаевская корреспондентка Засулич, вели себя на допросах дерзко и совсем не тревожились о своем вожаке, видимо, полагая его в полной безопасности. Поступили уже и агентурные данные, что Нечаев скрылся в Германию или Швейцарию, но сведения были ненадежные… Выследить его, установить его точное местонахождение было важной задачей всей заграничной агентуры III отделения. И напротив: революционеры-эмигранты, прежде всего, конечно, русские, от старших до самых молодых, с кем Нечаев устанавливал конспиративные связи, всеми силами путали его следы, отводили бдительность ищеек, помогали ему скрываться, снабжали всем необходимым и берегли от встреч с любыми лицами, внушавшими не только подозрения, но даже малейшие сомнения насчет их связей с российской и чужой полицией… Словом, судьба его, можно сказать, одинаково горячо волновала и революционеров, и сыщиков. Занимала она, хотя покамест еще более или менее попутно, и мысли Николая Васильевича Постникова.
Он, конечно, и не подозревал, что на одной из станций по пути сюда судьба почти вплотную свела его с этим молодым революционным вожаком. Где-то в Базеле или Бадене два встречных поезда разминулись… В одном ехал Постников, мечтая о женевских встречах с теми, кто мог помочь его издательским и иным планам. А во встречном составе сидел пассажир с фальшивым паспортом и плотно стиснутыми кипами свежеотпечатанных листовок, умело упакованных между двойными стенками невзрачных чемоданов. Составлять их текст помогали Огарев и Бакунин. Напечатаны они были в Женеве. Пассажир же был не кто иной, как Сергей Геннадьевич Нечаев, дерзко спешивший в Россию, пока полиция искала его на Западе. Он, быть может, уже приближался к Петербургу как раз в тот утренний час, когда Николай Васильевич Постников завернул мимоходом на женевский почтамт…
Безо всякого труда получил он здесь адрес пана Станислава Тхоржевского, нынешнего владельца бумаг, завещанных пану князем Долгоруковым с ведома своих душеприказчиков, Герцена и Огарева, давнишних покровителей Тхоржевского.
«Только не надобно спешки, — говорил внутренний голос отставному ротмистру. — Идти по этому адресу без рекомендаций бесполезно. Сперва — к немцу-книготорговцу, осмотреться и войти в здешние издательские дела. А уж потом на Рут де Каруж, № 20, к пану…»
Ожидания не обманули г-на Постникова. Уже в витрине книжного магазина г-на Георга Постников, к своей радости, узнал знакомые обложки «Полярной звезды» с силуэтами пяти казненных декабристов, листы «Колокола», «Народного дела», переплет «Былого и дум».
Он вошел в магазин. У прилавка стоял плотный немец с рыжеватой шевелюрой и мясистым лицом.
— Здесь говорят по-немецки или по-французски? — весело осведомился покупатель.
Хозяин любезно предложил выбор на усмотрение г-на клиента. Почувствовав любителя книг, владелец магазина посоветовал покупателю снять пальто и порыться сколько душе угодно в той литературе, какая ему интереснее.
— Я хотел бы издания… радикальные, левого направления! — доверительно произнес покупатель.
— Тогда вот эта полка…
Искандер… Чернышевский… Бакунин… П. Лавров… Огарев… Боже мой, какое множество и разнообразие! И видимо, неплохо раскупается. Ага, вот и мемуары князя Долгорукова, женевское издание 1867 года.
— Это последнее? — осведомился покупатель заинтересованно.
— Да, но только пока. Новейшее издание последует в скором времени. Оно будет содержать крайне интересные секретные бумаги относительно русского правительства. Над подготовкой документов к печати работает ныне пан Тхоржевский, и дело теперь за малым — найти средства для того, чтобы осуществить публикацию бумаг, подготовляемых к печати.
— Помилуйте! Да разве у «Вольной русской типографии» г-на Герцена и г-на Огарева мало средств? Для столь интересного издания, которое обещает быть и доходным? Оно же, несомненно, себя окупит, не правда ли?
Г-н Георг в ответ развел руками и задвигал плечами. Дескать, как взяться за дело! Тон посетителя стал почти интимным:
— Я толкую об этом как лицо заинтересованное. Ибо, уважаемый г-н Георг, я тоже в некотором роде издатель, хоть и скромный и ищу заработка, вернее, надежного помещения моих средств, а вместе, конечно, ищу путей идейно служить передовым силам моей родины — России, страдающей от несвободы слова! Для меня очень ценно мнение столь опытного книготорговца, как вы.
Похвала польстила хозяину, но, будучи человеком коммерческого склада, он не очень ценил пустые словоизлияния, даже самые лестные, равно как и тех покупателей, какие ограничиваются разглядыванием, перекладыванием и комплиментами. Но Постников понимал толк и в делах, и в характерах. Не торгуясь, он выложил франки за Долгорукова, прихватил «Народное дело» и последние «Приложения к „Колоколу“».
