Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны
Хлеба в Азиатской конной дивизии не выпекались, потому что барон категорически это воспретил. Если представлялась возможность, интендантство выдавало муку в сыром виде, одновременно с этим уменьшая мясной паек. Весной 1921 г. барон приказал сделать большие запашки хлебных злаков в плодороднейших долинах рек Хары, Орхона и Иро. Но жатву собрала Красная армия. Унгерновское интендантство не имело времени заняться сбором своего хлеба, потому что пришлось спешно очистить указанные районы в первых числах июля месяца 1921 г. Всего лишь 50 возов зерна, вместо ожидаемых нескольких тысяч пудов было вывезено на базу на р. Селенга. Во время нашего марша по русской территории интендантство покупало муку у жителей по способу меновой торговли. По условиям тогдашнего рынка, крестьяне охотно отдавали нам 2 пуда ржаной муки за один аршин мануфактуры или же за одну восьмую плитки чая.
Чай занимал третье место в довольствие чинов Азиатской конной дивизии, непосредственно после мяса и муки. Китайские торговые фирмы оставили на ургинских складах солидные запасы всевозможных чаев. Следовательно, дивизионное интендантство имело в Урге и в новой базе на реке Селенге более, чем значительные запасы этого товара. Гораздо хуже обстояло дело со снабжением дивизии солью, потому что продукт этот являлся предметом роскоши для коренного населения страны. На ургинском рынке никогда не имелось запасов соли; не было ее и у нас. Но когда соль вышла, мы быстро отвыкли от нее, и в дальнейшем не испытывали никаких страданий от того что ели мясо в пресном виде. Еще легче человек примиряется с отсутствием сахара.
В целом ряде хозяйственных начинаний барона самым интересным являлся кожевенный завод. Это предприятие принадлежало когда-то еврейским коммерсантам, но пришло в упадок задолго до занятия Урги бароном. Унгерн мгновенно возродил дело. Завод весной выпускал уже прекрасную кожу для сапог и тонкую цветную замшу для одежды (барон дал распоряжение одеть дивизию в кожаные куртки и такие же брюки). Свыше 2000 комплектов готового кожаного обмундирования досталось красным в Урге. Следует также отметить оборудование скипидарного завода на прииске Дзун-модэ. По мысли барона, скипидар должен был заменить для автомобилей бензин, в котором в Урге ощущался недостаток.
ГЛАВА XIII
До взятия Урги барон Унгерн не расформировывал 1–го Татарского и 2–го Анненковского полков и не доводил эти 3–сотенные части до нормального полкового состава. В до ургинский период он находил более для себя удобным порядок деления на сотни и дивизионы. Последние были составлены по племенному признаку, например бурятский дивизион, чахарский и, перед самым взятием Урги — тибетский дивизион. Тибетцы впоследствии именовались личным конвоем Богдо-гэгэна. В награду за разумно проделанное ими похищение Его Святейшества, они получили также и священное знамя, перед которым монголы падали ниц. Остальные сотни бароновского отряда не входили ни в какие соединения и значились по фамилиям своих командиров.
Недели через две после занятия Урги барон объявил приказ о мобилизации всего русского населения Монголии, начиная от восемнадцатилетнего возраста. За неявку грозила смертная казнь, а все опоздавшие к назначенному часу лишались права на льготы по семейному положению. Эта мера дала барону около 1000 бойцов. В Урге в дивизию влилось 110 офицеров, служивших во время гражданской войны в корпусе генерала Бакича и в других частях армии адмирала Колчака.
В связи с событиями в городе застряло три генерала. Барон любезно предоставил им возможность выехать на Дальний Восток. Унгерн откладывал со дня на день обнародование приказа о мобилизации, может быть, потому что являлся убежденным противником такого способа пополнения войск. До мобилизации он переформировал некоторые из своих частей и создал новую систему военно — административного управления. Он начал с того, что расформировал штаб, оказавший ему немало услуг в боях с 1 по 5 февраля. Начальник штаба, Генерального штаба полковник Дубовик получил скромную должность заведующего оружием. Объяснялось это тем, что барон не переносил офицеров Генерального штаба. Дубовика заменил военный чиновник, бывший помощник присяжного поверенного Ивановский, который имел лишь весьма отдаленное знакомство с военной службой. Ивановский возглавлял личный штаб барона — полувоенный, полуполитический. В Маймачене создан был штаб генерала Резухина, на которого барон возложил руководство операциями против отошедших к Троицкосавску китайцев. Свой личный штаб “дедушка” приказал перевести в Хурэ.
Начальник штаба и комендант города реквизировали для этой цели лучший в городе дом и повезли барона осматривать его будущее жилище. Не выходя из автомобиля, он окинул взглядом отведенный ему двухэтажный особняк и спросил: “Поду- жши ли ъы о ттал, чю * дезшъ ъ ж таяхтЧ ^стрги» та>, ччъ ж, %
приказал тотчас раскинуть для жилья и для штаба две обыкновенные юрты на окраине города, вблизи Да-хурэ. По этому поводу барон разразился следующим приказом по дивизии: “Нет людей глупее, чем у меня в штабе. Приказываю чинов штаба и коменданта города лишить всех видов довольствия на три дня. Авось, поумнеют”[24].
В назначенный для мобилизации день к штабу барона собралось несколько сот ургинцев из числа тех, которые воздерживались до поры до времени от добровольного вступления в унгерновские полки. Построились. Вышел Ивановский со списками. Через минуту из юрты показался сам грозный барон. С неизменным ташуром в руке, в малиновой шубе — новой, но уже изрядно засаленной, с орденом на груди, в мягких сапогах, он легкой походкой подошел к правому флангу.
Началось представление штаб-офицеров. “Полковник-инженер Ф.” — “Вы нужны мне.” — “Генерального штаба подполковник О.” — “Вы потребуетесь позднее.” — “Генерального штаба подполковник И.” — “Этой сволочи мне не нужно”. — “Ученый агроном Р.” — “Придите ко мне сегодня”. И представление офицеров было закончено в самом энергичном темпе. Нижних чинов и молодежь барон разбил на группы по семейному признаку. “Семейный?”, — спрашивал каждого барон — “Где семья?” — “В России”. — “Направо. Остаешься”. В ту же категорию попали многосемейные ургинцы. Остальные были зачислены в отряд.
Штаб-офицеры получили приказание лично представиться начальнику дивизии. Беседа барона с некоторыми из них была не лишена известной доли оригинальности. По словам полковника Кастерина, барон Унгерн молча подошел к нему вплотную и, указывая на орден Св. Георгия, красовавшийся на груди полковника, быстро спросил: “Что это?” Кастерин покосился в направлении бароновского пальца и ответил, что это Георгиевский крест. “Что это такое?”, — повторил вопрос барон. Кастерин решил отрапортовать несколько подробнее: “Орден святого великомученика и победоносца Георгия, жалуемый гг. офицерам за храбрость”. — “Да нет. Я не о том Вас спрашиваю. Скажите — кто пожаловал?”, — совершенно уже нетерпеливо произнес барон. “Государь император”, — доложил тогда полковник. Складка на лбу барона разгладилась. С любезностью светского человека он усадил полковника, предложил курить и выразил удовольствие видеть его в рядах своей дивизии. Интересно, какой прием ожидал бы полковника, если бы орден был заслужен им в революционное время?
