Вячеслав Лебедев - Фрунзе
— Как поживает ваш батюшка? А как здоровье вашей тетушки? А где сейчас сестрица ваша, Анна Григорьевна, пребывает?
Заметив какую-то неточность в храбрых ответах собеседника, любознательный гость проявил уже некоторую подозрительность. Вопросы становились все труднее. Но Фрунзе, скрывавшийся под именем Владимира Василенко, все-таки нашелся.
— Знаете ли, — хладнокровно прервал он, наконец, назойливые расспросы, — я и с папашей, и с тетушкой, и со всеми сестрицами давно уже не имею никакого общения… В политических взглядах разошлись…
Выпив с той же невозмутимостью еще стакан чаю, он откланялся и удалился. Но на другой день в гостиницу, где он занимал номер, пришла на его имя из Читы условная телеграмма:
«Был визитом Охапкин. Соня».
Расшифровать смысл этой короткой телеграммы было нетрудно. «Охапкин» значило «представитель охранного отделения». Подпись принадлежала Софье Алексеевне Поповой-Колтановской.
По-видимому, случай за чаепитием не прошел даром. Возвращаться в Читу было опасно.
Студент Московского университета Ивановец Павел Батурин по просьбе Фрунзе прислал ему надежный документ на случай каких-нибудь проверок в дороге.
И вот в марте 1916 года Михаил Васильевич отправляется снова в пределы Европейской России.
Прибыв в Москву, Фрунзе повидался прежде всего с сестрой Клавдией Васильевной Гавриловой, потом с Павлом Батуриным. Решено было «отшлифовать» временный, условный документ на имя Михаила Михайлова, придать ему абсолютную безукоризненность. Для этого Фрунзе и Батурину пришлось съездить в Петроград, где жили родители подлинного Михаила Александровича Михайлова, молодого человека, погибшего на войне.
Не без труда удалось уговорить стариков, чтоб они не чинили препятствий своеобразному «воскрешению» их сына в образе почти его одногодка, тоже Михаила, лишь по отчеству и по фамилии другого… Кандидат на воскрешение понравился родителям его тезки, договоренность была достигнута.
Под новым именем Фрунзе выехал в уже совершенно дерзкий маршрут — в Минск, на Западный фронт, где малейший намек на опознание его властями грозил ему немедленным военным судом, притом без всяких надежд на кассацию! Расстрел в двадцать четыре часа, по всей строгости законов военного времени!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
АРСЕНИЙ ВЕРНУЛСЯ
1. МИНСК
Уже два года гремели орудия на полях сражений первой империалистической войны. Два года лилась кровь рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели.
Среди народных масс бурно росло движение против потерявшего всякий авторитет царизма. Тыл и фронт, центр и окраины России были едины в своем справедливом гневе против царя, его правительства и генералитета.
Уже было ясно, что ничто не может спасти империю Романовых от нового военного поражения. Уроки русско-японской войны и революции 1905 года ничему не научили ни царя Николая II, ни его министров, ни большинство его бездарных и тупых генералов.
Даже русская буржуазия, связанная тесными узами с американским и англо-французским капиталом, все больше убеждалась, что царское правительство не способно управлять страной и что неизбежен новый, решающий взрыв народного гнева.
Народ требовал хлеба и жаждал мира.
* * *Прибыв на Западный фронт, Фрунзе числился некоторое время вольноопределяющимся под фамилией Михайлова в 57-й артиллерийской бригаде, расквартированной в районе местечка Ивенец, затем перешел в Минск на должность военного статистика в так называемый Земсоюз — подсобную военно-хозяйственную организацию, созданную «общественностью» в помощь армии.
В большом городе Минске, переполненном военными людьми всех рангов, всех родов войск, скромная личность земсоюзовского статистика Михайлова долгое время не привлекала внимания полиции. А он, со своей стороны, тоже старался быть незаметным, но не терял времени даром. Вскоре из его маленькой комнаты над Свислочью — речкой, разделяющей Минск на две части, — начали протягиваться невидимые нити к фронтовым частям передовой линии. То и дело появлялись в скромной комнатке Фрунзе в Минске представители фронтовых большевистских ячеек. Люди сообщали о настроении частей, получали указания, советы, литературу, явки в главный руководящий центр фронтовой большевистской организации.
Этот период был для Михаила Фрунзе периодом большого обогащения военными знаниями.
— Пребывание в Минске было для меня чем-то вроде настоящей военной академии, — вспоминал он впоследствии шутливо, но в этой шутке было много правды.
Расквартирование войск, организация управления армиями, вопросы снабжения, формирования, боевого обеспечения, связи, военных передвижений, санитарно-эвакуационной службы, работа штабов — все это глубоко интересовало Фрунзе, остро воспринималось им и критически осмысливалось. Именно в Минске Фрунзе познакомился с организационной и оперативной сторонами военного дела, а также хорошо узнал все солдатские нужды.
Михаилу Михайлову довольно часто приходилось выезжать на передовую линию фронта — под Молодечно, Замирье, Пинск, Соколинцы. Все это были места сами по себе интересные. Там и сям горделиво возвышались старинные замки земельных магнатов — князей Друцких, Святополк-Мирских, Соколинских. Как бы по какому-то неофициальному соглашению между немецким и русским командованием артиллерия обеих сторон щадила эти белокаменные княжеские гнезда с парками и колоннадами, где располагались войсковые штабы, в то же время засыпая ураганными ливнями снарядов многострадальные окопы пехоты, вырытые мозолистыми руками солдат.
Попадая в окопы, Фрунзе не мог пройти мимо столь очевидного контраста.
— Война империалистов между собой, — говорил он бородачам-окопникам, — не мешает им оберегать, соблюдать их взаимные интересы. Солдатская кровь, жизни и головы «серой скотинки» ни во что не ценятся заправилами этой никому не нужной бойни… Не пора ли положить конец издевательству над целыми народами?..
Одетого в военную форму Фрунзе-Михайлова солдаты принимали за офицера и потому с удвоенным вниманием вслушивались в его разоблачительные речи.
Все же с течением времени личность военного статистика Михаила Михайлова заинтересовала полицию. Началась слежка. Когда в управлении минской полиции был накоплен против Михайлова ряд улик, состоялось распоряжение о его аресте.
Но было уже поздно: грянула Февральская революция.
