Максим Чертанов - Диккенс
13 марта он был избран в комитет Королевского литературного фонда, 20-го председательствовал на обеде в честь Макриди, заканчивал «Никльби», 30 апреля снял дом в Питершеме, пригороде Лондона, и перевез туда семью на все лето; поездки (без жены) в Лондон на спектакли Макриди, гости (Форстер, Берд, Маклиз), скачки, пешие прогулки, крикет, метание колец; физически чувствовал себя очень хорошо и изумлял друзей, поднимаясь в шесть утра, чтобы поплавать в Темзе перед завтраком. К июлю в голове у него созрел новый проект, который он хотел предложить Чепмену и Холлу.
Форстеру, 12 июля: «Я бы не прочь начать… периодическое издание, в котором весь материал печатался бы впервые и которое бы выходило раз в неделю, причем цена за выпуск была бы три пенса, а известное количество выпусков, собранное в книжку, продавалось бы отдельно в регулярные промежутки времени… Я думаю, что начать нужно, по примеру „Спектейтора“, с какой-нибудь шутливой истории, которая объяснила бы, каким образом возникло наше издание; ввести читателя в небольшой клуб или просто представить горсточку персонажей и затем развивать историю их жизни из выпуска в выпуск, постоянно вводя новые персонажи; воскресить мистера Пиквика и Сэма Уэллера, причем последний может с успехом время от времени делать какие-либо сообщения от своего имени; помещать забавные очерки на злобу дня… внести как можно большее разнообразие жанров — статьи, очерки, приключения, письма от вымышленных корреспондентов и так далее… еще я бы предложил начать… сатирическую серию под видом перевода летописи какого-нибудь варварского государства, с описанием судопроизводства в этой вымышленной стране и отчетом о деяниях ее мудрецов. Назначение этой серии… взять под обстрел наших судей, деревенских и городских, и не давать сим достойным мужам ни отдыха, ни сроку. Я взялся бы за это предприятие на следующих условиях: я буду издателем этого труда и буду получать долю прибыли. Сверх этого, за ту часть каждого выпуска, которую я напишу сам, я буду получать вознаграждение…»
Журналу он придумал название «Часы мистера Хамфри»: будто бы гости этого Хамфри, старого чудака, располагались вокруг старинных часов и, доставая из их футляра рукописи, читали друг другу истории. Но с Чепменом и Холлом пока замыслом не делился — возможно, не был уверен, что войдет в долю именно с ними.
В том же месяце он завел, быть может, самое важное после Форстера знакомство: его пригласила на обед в свой лондонский особняк Анджела Бердетт-Куттс, наследница громадного состояния (в ее банке у Диккенса был счет), самая богатая после королевы женщина Великобритании и известная филантропка: ровесница Диккенса, она была некрасива, болезненно застенчива, сурово религиозна, холодна, одинока, всю жизнь провела вдвоем со своей бывшей гувернанткой, властной Ханной Мередит; Диккенсу удастся растопить лед ее сердца, и они совершат вдвоем массу великих дел.
Из Питершема 3 сентября он увез семью на море — в городок Бродстерс в Кенте, там прожили месяц в обществе Форстера, 20 сентября был закончен «Никльби», выход последнего выпуска отмечали уже в Лондоне большим банкетом. Уильям Шоу — Сквирс — грозился подать в суд. Но книга подняла волну газетных расследований, приведших к тому, что школа Шоу закрылась навсегда. Более того, через несколько лет после выхода романа почти все школы для бедняков в Йоркшире (а они все были такие же, как у Шоу) были закрыты или реорганизованы. В этом смысле «Никльби» — самая великая книга Диккенса. Только представьте: Людмила Петрушевская, Дмитрий Быков или Захар Прилепин пишут роман о каком-то мерзком учреждении, и вся страна поднимается на дыбы, и учреждению каюк… Эх!
В октябре Диккенс с трудом, без души и кое-как написал две главы своего злосчастного исторического романа («Барнеби Радж»). 29-го родилась вторая дочь, Кэтрин (Кейти) Макриди, названная в честь крестного; крестный писал другу, что на празднике по случаю крещения отец ребенка и Форстер напились и насмерть разругались, а мать в слезах убежала из комнаты. Несмотря на этот эпизод и тяжелые двенадцатичасовые роды, на сей раз, возможно, депрессии у Кэтрин-старшей не было: «поправляться» ее никуда не повезли. Но обстановку все же сменили: Диккенс снял на 12 лет за 800 фунтов новое жилье на Девоншир-террас, 1, рядом с Риджентс-парком: красивый, просторный, изящный двухэтажный дом с витражами, французскими окнами, высоченными потолками, большим старым садом и конюшнями. Кэтрин, наверное, было бы приятно развлечь себя «витьем гнезда», но в этой паре гнездо всегда вил самец: выбирал шторы, зеркала, обои, заказывал мебель. На чердаках устроили детские, в подвале — кухню и комнаты для слуг (одних нянек было три), сделали необычную по тем временам вещь: теплый туалет в доме (плюс два на улице — для слуг, надо полагать). Библиотека и кабинет главы семейства — на первом этаже, с выходом прямо в сад. Это был достойный дом большого писателя.
В декабре переезжали, писать некогда, Бентли тряс Диккенса, требуя исторический роман, но получал одни отговорки, зато с Чепменом и Холлом все идеально: заплатили сверх договора 1500 фунтов за «Никльби» и с радостью согласились издавать «Часы мистера Хамфри»: Диккенс получал долю в прибыли, оклад 50 фунтов в неделю за редактуру и гонорары за публикуемые тексты. Первый выпуск в апреле, отдыхать особо некогда, после Нового года он сразу начал готовить истории для «Часов». 14 января 1840 года работа была прервана: его вызвали в суд присяжным.
Элиза Берджесс, 25 лет, сирота, выросшая в работном доме, в кухне дома, где она служила, родила внебрачного ребенка и спрятала его, мертвого, в коробку; его нашли. Она уверяла, что ребенок родился мертвым. Ее обвиняли в детоубийстве — за это смертная казнь. Надо понимать, что в те времена почти не рассматривались материальные улики (способов таких не знали) и людей осуждали на основании слов — какая сторона сумела красноречием убедить присяжных, та и выигрывала. (Представьте, сколько невиновных сидело.) Большинство присяжных были за виновность. Диккенс и еще один присяжный, Уокли, Элизе поверили и сумели переубедить остальных. Когда огласили оправдательный приговор, она упала на колени, а потом лишилась чувств. Ее тем не менее оставили в тюрьме — за сокрытие рождения она должна была быть наказана, но незначительно. Диккенс, придя домой, распорядился отправить ей еду и теплые вещи. Он нашел ей знаменитого адвоката, Ричарда Доуна. 9 марта ее судили и признали виновной, но со смягчающими обстоятельствами, и выпустили из тюрьмы. В ночь после первого суда Диккенс писал Форстеру, что не мог ни есть, ни спать, у него болел желудок: «По этому случаю мы с Кэт тоскливо сидели и бодрствовали всю ночь напролет». 23 года спустя он не забыл Элизу Берджесс, записав: «Ее дальнейшее поведение доказало, что мы поступили правильно».
