Клеменс Подевильс - Бои на Дону и Волге. Офицер вермахта на Восточном фронте. 1942–1943
11 сентября
Нахожусь с обер-лейтенантом Ф. в Гумраке. Сегодня Гумрак довольно далеко от линии фронта (около 6,5 км. – Ред.). Тут находится бывший русский барачный и концентрационный лагерь, который теперь используется как сборный пункт взятых в плен солдат противника. Тут все еще ничего нет, но по крайней мере 2 тысячи пленных обеспечены питанием, после того как была построена большая хлебопекарная печь, где также работают заключенные. За дисциплину в лагере отвечают советские офицеры, которые, как говорят, добиваются к себе уважения, прибегая к рукоприкладству. Пленные сортируются по социальному и этническому происхождению, впрочем, их группируют по профессиональной квалификации в рабочие команды.
Бывший советский военврач оправдывал свою профессию, работая самоотверженно, не покладая рук и надежно. По его данным, в этом лагере проявляется должная забота о пленных, и это заставило его подать прошение о зачислении в состав вермахта. Круглые сутки он заботился о раненых и больных пленных, и все-таки в безвыходных случаях он добивал их выстрелом.
13 сентября
Сегодня дивизия наступала вновь. Говорят, что на карту поставлено все, и можно надеяться на продвижение в течение двух дней по городу до берега Волги.
Группа пехоты штурмует дот. Выйдя из зоны поражения, одно штурмовое орудие приблизилось сбоку непосредственно к доту, который выступает как шапка на равнине. Один-единственный выстрел раскалывает купол дота пополам. Это было сигналом для атаки. Почти одновременно с разрывом брошенной ручной гранаты два наших солдата добираются бегом до бокового входа в дот. Унтер-офицер орет вниз по-русски: «Руки вверх!» Затем они отскакивают на несколько шагов назад и ожидают, пока пехотинец, держа вход под прицелом винтовки (винтовка Маузера образца 1898 г. G-98), и унтер-офицер с автоматом (пистолет-пулемет MP-40. – Ред.) наверху блокируют темный проем. Все происходит – кажется, бесконечно долго – за одну минуту. Потом солдаты противника выходят, осторожно оглядываясь, наружу один за другим с поднятыми руками. Азиатские лица. В хвосте идет офицер, узкое лицо европейца. Что может происходить в нем, когда он держит пистолет и не выбрасывает его? Неуверенность, смятение? Но это доля секунды, когда решается вопрос жизни и смерти. Тут наш пехотинец делает выстрел из винтовки. Пуля попадает в лоб, и офицер падает навзничь у дота. Другим указывают характерным движением руки отойти назад и находиться подальше от дота.
Вот появляются и другие пленные – с высоко поднятыми руками, растерянным лицом, открыв рот, как будто речь идет о смерти. Думают ли они, что им выстрелят в затылок? Они бегут, бегут.
Справа появляются другие. Какое-то время они продолжают свой бег, пока направляющий не рискует перейти на шаг. Затем наш солдат кричит им, что руки можно опустить. Через несколько минут каждый из пленных свернул самокрутку и курит. Они сидят на корточках в траншее, смотрят с любопытством и в то же время безучастно на то, что происходит вокруг них. Вечером все они оказались в сборном пункте для пленных.
В полдень русская авиация атаковала все немецкие позиции вплоть до казармы летчиков, бомбы с самолетов-штурмовиков падали очень близко от нашего расположения, а однажды даже в свою пехоту, и поэтому наши передовые подразделения предпочли оставаться на месте.
С полковником Корфесом в командном пункте полка, занятом нами, основательно построенном русском блиндаже с деревянными толстыми досками, а выше – слой земли толщиной один метр. Противник обосновался на левом фланге в роще и оттуда своим огнем остановил наше наступление. От него не ускользнули наши пункты управления, и вскоре залп «сталинских органов» накрывает территорию вокруг блиндажа. При разрывах реактивных снарядов с потолка сыплется песок.
Сверху свисает оборванный электропровод, он висит на крюке. К нему прицепилась мышь. Она держится только на передних лапках, трясущимся хвостом мышь пытается помочь себе. Она болтает задними лапками, а хвост нарезает боязливые круги. Мы стоим втроем вокруг фокусницы, которая висит на уровне глаз. Кажется, будто бы теперь все зависит только от того, сможет ли зверек взобраться вверх своими собственными силами и скрыться. Удастся ему или нет? Мы пристально смотрим, с волнением, будто событие имеет пророческое значение, быть или не быть.
Тем временем из рощи противник обстрелял из пулеметов вход в наш блиндаж. Опрометчиво рядом с нами выезжает противотанковая пушка. Мина из русского миномета, разорвавшаяся у самого орудия, выводит из строя расчет. Личный состав получил, к счастью, только осколочные ранения (мина была очень небольшого калибра – очевидно выпущенная из 37-мм миномета-лопаты (масса миномета 1,5 кг, дальность стрельбы 250 м, масса мины 0,5 кг). В противном случае – при большем калибре – немцев собирали бы по частям. – Ред.), солдаты заходят в блиндаж через задний вход для перевязки. Они раздеваются и довольны, что могут находиться здесь раздетыми в вечерних сумерках, как в холодной воздушной ванне, ибо снаружи в полдень и в эти дни начала осени еще стоит жара. Молодые лица, атлетически сложенные тела, на которых отложила печать война. На грудь и спину, руки и ноги загорелых артиллеристов накладываются белые повязки, как будто снег на раны. Но на лицах солдат видно равнодушие к опасности и ранам. У солдат различие между молодостью и старостью определяется не возрастом, а годами, проведенными на фронте. Со временем появляется сочетание хладнокровия и фатализма, когда они далеко не всегда прячутся в укрытие. Тем не менее никто из них не хочет попасть на перевязочный пункт. Все возвращаются на боевую позицию, поскольку отдали себя фронту.
Наконец роща, где закрепились русские, подверглась атаке соседнего батальона, который продвигается вверх по склону. Однако затем продвижение приостановилось. Немецкие пехотинцы больше не поднимаются в атаку и под пулеметным огнем русских начинают окапываться (это мы наблюдаем в амбразуры).
Уже несколько дней распространяются слухи о появлении собак – истребителей танков. Генерал называет их глупой болтовней…
На обратном пути я пересекал равнинный участок, лишенный укрытий, когда на него обрушились первые снаряды залпов многоствольных реактивных минометов. Я мчался к стрелковому окопу, узкому одиночному окопчику, и уже хотел прыгнуть в него, и тут меня повергла в трепет картина, от вида которой я тут же отскочил в сторону. В окопчике лежала подстреленная мертвая немецкая овчарка. К телу был привязан подрывной заряд, на спине возвышается железный шип. Животные выдрессированы так, чтобы бросаться под танки, при этом шип при контакте со сталью днища танка подрывает заряд. (Собаки – истребители танков были приняты на вооружение в СССР еще до войны. Заряд взрывчатки (12 кг тротила) приводился в действие деревянным штырем длиной около 20 см. Утверждается, что под Сталинградом только в один из дней, когда немцы оказались неготовыми к встрече с такими собачками, собаки подорвали 27 танков. Всего за Великую Отечественную войну собаками подорвано 300 немецких танков. – Ред.)
