Элизабет Хереш - Николай II
Значительная часть революционных агитаторов происходила из евреев. Евреи были ущемлены в гражданских правах по сравнению с другими этническими и религиозными меньшинствами. Им запрещалось проживание в определенных местностях (в целях защиты менее предприимчивого русского населения) и занятие определенными видами деятельности. Например, в столице Петербурге их не принимали на юридический факультет.
Столыпин прежде всего занялся предоставлением им равноправия. Он также заботился о прекращении погромов. Если после террористических актов в районах их проживания вводилось чрезвычайное положение, Столыпин старался отменить его. В этом он разошелся с царем, занимавшим по отношению к евреям твердую (без уступок) позицию. В особенности после бунтов или убийств, весьма частых в это время, Николай склонялся взять назад уже данные послабления (по мнению Столыпина, это было ошибкой, поскольку провоцировало еще более резкую реакцию подпольщиков). Как-то министр вышел из царского кабинета со словами: «Ваше Величество, Ваше Величество, вы изнасиловали мою совесть!».
Неприязненное отношение царя к евреям объяснялось не только их ролью в революционном движении (она стала особенно явной в дни Октябрьского переворота 1917 года в составе первого большевистского правительства и команды, перебившей царскую семью). Нетерпимость Николая к еврейству имела более глубокую основу — религиозное сознание царя. Французский дипломат Морис Палеолог, хорошо знавший царя и вовсе его не идеализировавший, так объясняет позицию царя в этом отношении:
«Царя напичкали Законом Божьим согласно казенному православному катехизису, и ничего другого он не читал. То, чему учила святая православная церковь, церковь апостолов, церковь семи Вселенских соборов, для него было непреложной истиной. В этом он не испытывал и тени сомнения. Ничто не было ему более чуждо, чем попытки выработать собственные убеждения, и его покорный дух никогда не тревожил священные догмы недоуменными вопросами.
Мусульманская религия также не вызывала у него уважения, и даже без провокационных вопросов Вильгельма II, почему до сих пор Крест Спасителя не водружен над куполом Святой Софии и почему Голгофа и Гроб Господень находятся в руках неверных, он не мог испытывать к исламу никакого снисхождения.
Подобным же образом он был настроен против евреев. Разве мог он забыть, как они относятся к вечной истине? Мог ли он забыть, что над ними веками довлеет проклятье Божье? И мог ли царь-самодержец забыть, если его полиция старалась ему ежедневно напоминать о кознях, затеваемых во мраке гетто, и о том, что еврейский Бунд имеет наглость даже похваляться тем, что создал террористические организации убийц-фанатиков?».
Мало известно, что уже в царствование Александра III, отца Николая, предпринимались попытки разрешить проблему революционной деятельности евреев в России. Царь знал, что русское революционное движение уже в XIX веке получало поддержку от единомышленников за границей (прежде всего в США, Франции и Англии). Царь искал решения проблемы не только путем реформ, но и путем переговоров. В сейфе директора канцелярии кредитного отдела министерства финансов рядом с Зимним дворцом в Петербурге долгое время хранился документ, содержание которого свидетельствует об усилиях царского правительства привести к успокоению еврейское революционное движение путем переговоров. Содержание этого документа впервые опубликовал бывший банковский чиновник Артур Д. Рафалович в мемуарах, вышедших в Нью-Йорке в 1958 году[53].
Александр III обсуждал роль евреев в революционном движении со своим приближенным министром финансов Витте, женатым на еврейке[54]. Царь исходил из того, что евреи ведут постоянную борьбу с царским режимом, а значит, им требуется финансовая поддержка из-за рубежа.
Александр еще меньше, чем его наследник Николай и министр последнего Столыпин, склонялся к проведению либеральных мер. Он поручил Витте вести переговоры с заграничными спонсорами революционного движения. Их надлежало вести в строжайшей тайне от министерства внутренних дел и министерства иностранных дел.
По поручению Витте его агент в Париже завязал контакты с одним из ведущих представителей семьи Ротшильдов. Тот вполне благосклонно выслушал унизительное предложение, однако отослал агента к лондонским Ротшильдам. Нетрудно догадаться, что и они не стали принимать решения, а назвали в качестве последней инстанции знаменитого нью-йоркского банкира Шиффа, председателя Американского еврейского комитета.
Русское министерство финансов вышло на него через некоего Г. А. Виленкина, женатого на родственнице Шиффов госпоже Зелигман. Виленкин смог убедиться, что именно сюда сходятся каналы финансирования русско-еврейского движения и отсюда необходимые средства перекачиваются в Россию. Когда Виленкин представился как посредник в переговорах между Шиффом и русским правительством и потребовал отказаться от дальнейшей поддержки русских революционеров, Шифф отказался: дело зашло слишком далеко, Виленкин явился слишком поздно. И вообще, о мире с Романовыми не может быть и речи.
Подобным же образом завершились контакты другой посредницы русского министерства финансов в Париже[55]. Ее беседа с бароном Морисом де Ротшильдом, в которой речь шла о возможном соглашении с царским правительством, была прервана бароном со словами: «Trop tard, Madame, et jamais avec les Romanoff»[56].
В 1906 году было предпринято первое покушение на Столыпина. Его дача была разрушена, взрывом убило тридцать шесть человек, было множество раненых, включая детей министра. Самого Столыпина в это время не было дома.
Царь облегченно записывает: «Слава Богу, он невредим!». Встревоженный опасностью, которой постоянно подвергается Столыпин, царь предлагает ему апартаменты в охраняемом Зимнем дворце.
В 1911 году царь со Столыпиным и Коковцовым поехал в Киев. Они должны были открывать памятник Александру II — деду Николая и предшественнику Столыпина в деле реформ.
Во время гала-представления в киевской опере раздался выстрел. Столыпин смертельно ранен: прежде чем упасть на пол, он успел повернуться к царской ложе. Глядя на царя, он нарисовал правой рукой в воздухе крест; еле слышно он прошептал последние слова: «Боже, храни царя…».
Царь отменил распоряжение своего начальника охраны расставить казаков на виду у всего города, дабы их присутствие не выглядело провокационным. Не забыли упомянуть, что убийца Багров был еврейского происхождения[57]. Никаких столкновений не последовало.
