Анна Франк. - Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944
Беп удалось между тем выставить ван Марена за дверь, она пришла за Куглером, но тот уже совершал свой путь в носочках. Что бы подумали люди, увидев на улице директора солидной фирмы, одевающего туфли.
Директор-босоножка!
Анна.
Среда, 29 сентября 1943 г.
Дорогая Китти!
Сегодня у госпожи ван Даан день рождения. Мы подарили ей талоны на сыр, мясо и хлеб, да еще баночку джема в придачу. От мужа, Дюсселя и наших покровителей она тоже получила только цветы и продукты питания. Ну и времена!
Беп чуть не дошла до нервного срыва: столько всего на нее навалилось. Чуть ли не десять раз в день ее посылают за покупками с просьбой вернуться как можно скорее. Потом оказывается, что она купила что-то не то, и отсылают обратно. И при этом у нее куча работы в конторе, потому что Кляйман болен, и Мип сидит дома с простудой. Сама же Беп вывихнула ногу, у нее свои личные переживания, да еще безнадежно больной отец на руках. Не удивительно, что она дошла до предела. Мы попытались ее утешить, посоветовали быть потверже и не всегда безоговорочно выполнять все просьбы — тогда их поток уменьшится сам собой.
В субботу у нас разгорелась настоящая драма, такого здесь еще не было!
Началось с волнений из-за ван Марена, а закончилось гигантской ссорой.
Дюссель пожаловался маме, что с ним все обращаются, как с изгоем, холодно и нелюбезно, а ведь он никому не сделал зла! При этом Дюссель подхалимничал и льстил по своему обыкновению, на что мама, к счастью, не поддалась. Она честно ответила, что мы в нем разочаровались и не без причины. Тут Дюссель надавал кучу обещаний, но сомневаюсь, что они он их исполнит.
В отношениях с ван Даанами тоже возникла трещина, я это давно предвидела! Они чем-то угрожают, кажется, речь идет о мясе. Папа в бешенстве. Возможно, предстоит нешуточное столкновение.
Ах, если бы я могла отгородиться от всего этого, если бы могла уйти отсюда! А то и с ума сойти недолго!
Анна.
Воскресенье, 17 октября 1943 г.
Дорогая Китти!
Кляйман вернулся — ура! Он немного бледен, но уже при деле: пытается продать что-то из одежды ван Даанов.
Грустно, но факт: у ван Даанов кончились деньги. Последние сто гульденов он потерял на складе, из-за чего здесь было много шума. Как такое могло произойти, и куда в итоге делись деньги? Кто-то их украл. Но кто? Мы теряемся в подозрениях.
Хотя денег у них теперь нет совсем, мадам не хочет расстаться ни с одной вещью из целой горы пальто, платьев и обуви. Но сделать это ей все же придется, потому что ни костюм ее супруга, ни велосипед Петера продать невозможно. Придется мадам распрощаться с меховой шубкой! А она еще безуспешно пытается убедить всех, что ее семью должна содержать фирма.
Жуткая ссора только что закончилась перемирием, и только и слышно, что "Милый Путти" и "Бесценная Керли".
У меня уже кружится голова от всей ругани, которой я здесь наслышалась за последний месяц. У папы постоянно сжаты губы. Если кто-то его зовет, он вздрагивает, словно боится, что попросят уладить очередной спор. У Марго частые головные боли, у Дюсселя бессонница, мадам стонет весь день напролет, а у меня уже заходит ум за разум. Честно говоря, забываю, кто с кем в ссоре, а кто уже помирился.
Единственное, что отвлекает — это учеба, и я, действительно, занимаюсь очень много.
Анна.
Пятница, 29 октября 1943 г.
Дорогая Китти!
Господин Кляйман снова болен, его по-прежнему беспокоит желудок. Он даже не знает, остановилось ли у него кровотечение. Впервые мы видели его подавленным, когда он сообщил, что плохо себя чувствует и вынужден уйти домой.
Снова нешуточные ссоры у верхних, и опять из-за денег. Они хотят продать зимнее пальто и костюм господина ван Даана, но заломили такие цены, что найти покупателя невозможно.
Как-то, уже давно, Кляйман встретил знакомого меховщика. И тогда ему пришла в голову идея продать шубу госпожи ван Даан. Это шубка сделана из кроличьих шкурок, и госпожа носила ее целых семнадцать лет. Тем не менее, они получили за нее 325 гульденов — огромные деньги! Мадам хотела их припрятать, чтобы после войны накупить новых нарядов. Супругу стоило немалых трудов уговорить ее, что деньги необходимы сейчас, для повседневных нужд. И представить невозможно, как они орали, ругались и топали ногами. Вся наша семья стояла под лестницей, затаив дыхание, чтобы вмешаться в случае необходимости. Эти брань, истерики, постоянная нервотрепка так изматывают меня, что я вечерами засыпаю в слезах и благодарю Бога за то, что хоть полчасика могу побыть одна.
А в общем, со мной все хорошо, вот только аппетит совсем пропал. Целый день слышу: "Как ты плохо выглядишь!". Все стараются из последних сил хоть немного меня подкормить: пичкают глюкозой, рыбьим жиром, дрожжами и кальцием. Мои нервы совсем на пределе, а по воскресеньям мне и вовсе отвратительно. В доме тогда чувствуются напряжение и тяжелая атмосфера, все какие-то сонные, и даже птицы за окном не поют. Смертельная гнетущая тишина висит в воздухе, душит меня и как будто тянет куда-то в подземелье. Папа, мама, Марго мне совершенно безразличны, я бесцельно брожу по комнатам, поднимаюсь и спускаюсь по лестнице. Мне кажется, что я птица, у которой вырвали крылья, и которая в темноте бьется о прутья своей решетки. Все кричит во мне: я хочу воздуха, света и смеха! Но я не отвечаю этому голосу и ложусь на диван, чтобы немного поспать, уйти от тишины и постоянного страха — ах, ведь мы живые люди.
Анна.
Суббота, 30 октября 1943 г.
Дорогая Китти!
Мама ужасно нервная, и я из-за этого как на иголках. Почему мама и папа никогда не ругают Марго, зато всегда меня? Вот, например, вчера Марго читала книгу с прекрасными иллюстрациями, потом поставила ее на полку и вышла из комнаты. Я как раз не знала, чем заняться, и взяла ее, чтобы посмотреть картинки. Но тут Марго вернулась, увидела "свою книжку" в моих руках и потребовала ее обратно, скорчив сердитую гримасу. Мне хотелось еще немного посмотреть, но Марго злилась все больше, а тут и мама вмешалась: "Отдай сейчас же книгу!".
В комнату вошел папа, он даже не знал, в чем дело, только заметил, что Марго обижают! И накинулся на меня: "Посмотрел бы на тебя, если бы взяли что-то твое!". Я послушалась, положила книгу на место и с обиженным видом вышла из комнаты. На самом деле, я вовсе не обиделась и не рассердилась, просто мне было очень грустно.
Как папа мог судить, не зная толком, о чем спор! Да, я сама гораздо скорее отдала бы книгу Марго, если бы мама с папой так рьяно не вступились за нее! Можно подумать, я ее в самом деле серьезно обидела. Ну, от мамы я другого и не ожидала, она и Марго всегда защищают другу друга. Я уже настолько привыкла к маминым выговорам и раздражительности Марго, что просто не обращаю на них внимания. И конечно, люблю их, просто потому, что они мои мама и сестра, а их человеческие качества — это другой вопрос. Но с папой иначе. Если он уделяет внимание Марго, хвалит ее или ласкает, то все переворачивается во мне, потому что папу я обожаю, он мой пример, и никого на свете я не люблю, как его. Разумеется, он не умышленно делает мне больно: ведь Марго у нас самая умная, добрая и красивая. Но я хочу, что бы и меня воспринимали серьезно. Я всегда была этаким семейным клоуном, который постоянно проказничает, а отдуваться должен вдвое: взбучками от других и собственным отчаянием. Но сейчас мне все это надоело: и отношение ко мне, и так называемые серьезные разговоры. Я жду от папы того, что он не может мне дать. Нет, я не ревную к Марго и никогда не завидовала ее уму и красоте. Но мне хотелось бы, чтобы папа любил меня не только, как своего ребенка, но и как человека — Анну.
