Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР
Медицина в годы нашей учебы еще не была той точной наукой, которой стала в конце века, она во многом была основана на индивидуальном искусстве врачей. Строгие научные подходы были разработаны слабо, техника лабораторных исследований была медленной и неточной, почти все делалось вручную, аппаратура была довольно низкого уровня, да и той никогда не хватало. И поскольку медицина не была основана на объективных исследованиях, то хорошие врачи прежних времен славились искусством огромного субъективного опыта. Хорошие были те, кто учил нас на своем личном опыте. Тем более что учебники, по которым мы учились, были выхолощены — без ярких мыслей и примеров, в них отсутствовало умение зажигать интерес студента, но было много «идеологии» со ссылками на классиков марксизма, в них отсутствовало умение зажигать интерес студента, которое необходимо для учебника. Удовлетворительных книг было мало. Но все равно — по одним учебникам медицину не выучишь, будущим врачам необходимо видеть и слышать примеры врачебного искусства, впитывать их в себя и учиться на них. Врачебное искусство больше всего базируется на опыте — хорошие доктора-преподаватели были те, которые учили нас на своем личном опыте.
Как-то раз к заболевшей соседке в нашей коммунальной квартире пришел участковый врач из поликлиники. Когда он уходил, муж соседки провожал его, они разговаривали, и мне показалось, что я услышал знакомый голос. Я выглянул в полутемный коридор и увидел невысокого доктора в халате. Его фигура была мне знакома. Я вгляделся и узнал в нем нашего преподавателя на третьем курсе — доктора Вильвилевича.
— Григорий Михайлович, здравствуйте!
Он ответил, не глядя:
— Здравствуйте.
— Григорий Михайлович, я — ваш ученик Голяховский. Два года назад вы были учителем нашей группы.
Теперь он тоже взглянул на меня:
— Ах, да-да — помню. Конечно, помню: я поставил вам «отлично» за историю болезни.
— Да, я храню се. Григорий Михайлович, а я и не знал, что вы — наш участковый врач.
Он немного замялся:
— Я только недавно получил эту работу.
Я понял, что он не хотел говорить об этом с учеником, да еще при свидетеле.
— Григорий Михайлович, можно, я вас провожу немного?
Мы шли по улице, он говорил уже более доверительно:
— Вы говорите — «участковый врач». Ничего позорного в этом, конечно, нет. Но мне ужасно обидно. Понимаете, я ведь проработал в институте пятнадцать лет. Пятнадцать счастливых лет! А когда окончился мой очередной пятилетний ассистентский срок, новый завкафедрой не захотел мне его продлевать. Меня обвинили в некомпетентности и отсталости от требований времени. Вы были моим студентом — неужели я некомпетентен?
— Что вы, Григорий Михайлович?! Мы все считали вас самым компетентным учителем.
— Вы так думаете? Спасибо. Но на мое место взяли другого, а я вот устроился здесь.
Трудно было поверить — доктор Вильвилевич был нашим лучшим учителем за все годы. Именно с него можно было брать пример врачебного и преподавательского искусства. Но я помнил, как зависимо он держался с новым профессором — очевидно, уже тогда боялся увольнения. Так оно и случилось.
— Григорий Михайлович, кого же могли найти лучше вас?
Он усмехнулся:
— Нашли. Помните, там были молодые интересные женщины-ординаторы?
Я помнил красоток со стройными ногами.
— Конечно, помню. Так что же? они ведь молодые и неопытные.
— Зато они русские и вступили в партию. А это — ворота для карьеры. Одну из них взяли на мое место, и других тоже пристроили, — тут он заторопился. — Вы меня извините, мне еще три квартиры надо обойти. Желаю вам вырасти в хорошего доктора.
— Спасибо, — я смотрел вслед его сгорбленной фигуре и думал: а раньше он был прямой.
Работа участкового врача обычно давалась начинающим докторам. Держать на этом месте Вильвилевича было просто преступлением. По-настоящему это и было преступлением — преступлением руководства института перед студентами, преступлением перед больными. И это был далеко не единственный случай. Мы постоянно видели, как «исчезали» из института хорошие учителя. За годы нашей учебы состав преподавателей сменился наполовину. Партийная линия властей и руководителей института была ясная — освободить институт от евреев и беспартийных докторов и заменить их молодыми русскими членами партии.
В результате возвысилось поколение молодых карьеристов. Они занимали общественные позиции членов парткомов, месткомов и других организаций, но были малоопытными докторами и не умели преподавать. Примеров врачебного искусства дать студентам они не могли. Чему было у них учиться? — только как делать незаслуженную карьеру. И действительно — некоторые студенты нашего курса быстро это усвоили, они вступали в партию, пристраивались на разные общественные позиции и этим заранее подготавливали себе места в аспирантуре. А оттуда был прямой путь к успеху. Потом из них быстро получилась когорта плохих профессоров и доцентов. Но ученые и преподаватели они были очень слабые.
Чем больше я наблюдал ситуацию вокруг и думал об этом, тем ясней чувствовал, что общая атмосфера в медицине сгущалась. Да и во всем советском обществе нагнеталось что-то похожее на предгрозовое состояние. На нашем институте это отражалось, как в маленькой луже отражается все небо. А нам надо было учиться врачебному искусству. Только у кого?
На пятом курсе я стал задумываться о своем будущем. Передо мной был пример отца и его друзей — крупных хирургов и ученых. Смогу ли и я когда-нибудь стать кем-то вроде них? Я не мечтал о профессорстве, но мне стало мерещиться впереди что-то большое и интересное. Раньше у меня много времени уходило на увлечения искусствами — поэзией, рисованием, хождением на спектакли драматических театров, в музеи, на выставки и концерты. Москва давала к этому большие возможности. Теперь мне все больше хотелось готовиться к своему искусству — врачебному. Но у кого и как было учиться врачебному искусству, если его уровень падал прямо на глазах? Тогда я впервые нашел для себя свой собственный выход, которым руководствуюсь всю жизнь: всему на свете можно научиться двумя путями: один путь — учиться, как нужно делать, и другой путь — учиться, как не нужно делать.
На занятиях я все более критически наблюдал за преподавателями — что они объясняли и, главное, как они показывали. Были хорошие примеры, но больше было слабых и просто плохих. Я старался запоминать — «брать» то хорошее, что замечал, но помнить и то, что мне не нравилось, для того, чтобы это «не брать». Думаю, кое что из этого мне удалось.
